— Теперь я в вашем полном распоряжении, — любезно сказал Гарви. — Вы, мистер Шортхаус, конечно, знаете, что в таких делах никогда не мешает быть осмотрительным, особенно, — продолжал он очень медленно и внушительно, — когда имеешь дело с таким человеком, как мой бывший компаньон, чей разум, как вы, несомненно, могли заметить, временами изменяет ему, что весьма прискорбно.
Шортхаус не ответил на это. Он почувствовал, что тот следит за ним, как кошка за мышью.
— Мне даже удивительно, — добавил Гарви, — что он все еще на свободе. Пока ему не станет лучше, те, кто с ним общается, вряд ли могут чувствовать себя уверенно.
Шортхаус чувствовал себя неловко. Или это была обратная сторона истории, или первые признаки психической безответственности.
— По моему мнению, все важные деловые вопросы требуют предельной осмотрительности, — сказал он, наконец, осторожно.
— Ага! Тогда, я полагаю, вам было сложно с ним поладить, — сказал Гарви, пристально глядя в лицо собеседника. — И он, конечно, все так же ожесточен против меня, как много лет назад, когда болезнь впервые проявила себя?
Хотя последняя фраза была произнесена вопросительным тоном, и спрашивающий не отводил от него взгляда, ожидая ответа, Шортхаус решил не реагировать на вопрос. Он молча сорвал с голубого конверта эластичную ленту, выражая таким простым образом свое желание покончить с этим делом как можно быстрее. Стремление Гарви затянуть время совершенно его не устраивало.
— Но я полагаю, без буйства? — добавил тот.
— Без буйства.
— Рад это слышать, — сказал Гарви сочувственно, — очень рад это слышать. А сейчас, — продолжал он, — если вы готовы, мы можем провести это дело до ужина. Оно займет лишь одну минуту.
Он пододвинул кресло к столу и, взяв из ящика ножницы, сел. Его собеседник подошел к нему с бумагами к развернул их. Гарви сразу же взял их и, перевернув несколько страниц, остановился и вырезал несколько слов внизу предпоследнего листа.
Шортхаус увидел слова «Джоэл Гарви», написанные выцветшими чернилами.
— Вот! Это моя подпись, — сказал тот, — и я ее вырезал. Должно быть, прошло уже двадцать лет, как я ее написал, а теперь ее сожгу.
Он подошел к камину, наклонился и бросил в огонь этот маленький кусочек бумаги. Пока он смотрел, как пламя пожирает его, Шортхаус положил настоящие бумаги в карман, а подделку засунул в портфель. Гарви обернулся как раз, когда секретарь совершал это последнее движение.
— Я кладу эти бумаги назад, — сказал он спокойно, — полагаю, что вы уже закончили с ними.
— Конечно, — ответил тот, увидев, как голубой конверт исчез в черном портфеле и Шортхаус повернул ключ. — Теперь они больше не представляют для меня ни малейшего интереса.
Он подотдел к буфету, налил себе маленький стаканчик виски и предложил другой гостю. Но тот отказался и уже надевал пальто, когда Гарви с выражением искреннего удивления обернулся.
— Вы, конечно же, не уезжаете сегодня в Нью-Йорк, мистер Шортхаус? — спросил он изумленным голосом.
— Я думаю, как раз успею к 7.15, если потороплюсь.
— Но я и не знал этого, — сказал Гарви. — Я, разумеется, был уверен, что вы останетесь ночевать.
— Это весьма любезно с вашей стороны, — сказал Шортхаус, — но ж действительно должен вернуться сегодня. Я и не собирался оставаться.
Двое мужчин стояли лицом друг к другу. Гарви достал часы.
— Мне очень жаль, — сказал он, — но, честное слово, я считал само собой разумеющимся, что вы останетесь ночевать. Мне следовало сразу сказать. Я так одинок и так отвык от посетителей, что, боюсь, совершенно забыл хорошие манеры. Но, мистер Шортхаус, вы в любом случае не успеете к 7.15, потому что это последний поезд сегодня, а уже седьмой час.
Гарви говорил быстро, почти нетерпеливо, но голос его звучал искренне.
— У меня еще есть время, если я пойду быстро, — решительно сказал молодой человек, направляясь к двери.
Он посмотрел на свои часы. До сих пор он следил за временем по часам на каминной доске, теперь же, к своей досаде, увидел, что стрелки перешли далеко за цифру шесть, как и сказал хозяин. Часы на каминной доске отставали на полчаса, и гость сразу понял, что на поезд успеть невозможно.
