— Ну и что, воришка? Дальше-то что? — говорила бабушка.
Воришка! Надо же!.. Я затаил дыханье и оглядел двор. Он был просторный и совершенно пустой. К айвану примыкала стена дядиного дома. Самого дяди дома не было — он ночевал с семьей за городом. Полагалось бы испугаться, но бабушкин голос был привычно ласков, как воркованье старенькой голубки, и страха я не испытал — один жгучий интерес. Еще бы! Ночью нас вор навестил. То-то завтра пойдет разговоров по махалле! А я-то — как разукрашу все своим дружкам! Лишь бы поверили… Но вор — вот ведь недотепа! Нашел куда забраться… Да у нас в доме с лопатой ищи — ничего не найдешь…
Вор попал к нам случайно. Перебираясь с крыши на крышу, он угодил на дядину, и, пока раздумывал, как быть дальше, в носу у него отчаянно засвербило — от пыли или от ветерка; он чихнул во всю силу своих легких, а бабушка, которая лежала без сна с насваем под языком и все думала свою горькую думу, выплюнула насвай, глянула наверх и увидела на крыше мужской силуэт.
— Воришка? — спросила она.
— Э-хмм…
Бабушка привстала, опершись на локоть.
— Послушай-ка меня, сынок, — сказала она. — Я тебя учить не хочу, у тебя свои дела, у меня свои, каждый добывает хлеб по-своему. Но работа у тебя тонкая, пока насморк, отдохнул бы, отлежался, подумал бы о себе, а то ведь пропадешь ни за что…
— Заглохни, старая, — сказал вор зловещим басом. Помолчал в темноте, словно обдумывая, потом добавил помягче: — А и верно, старушка … ночное чиханье — не в пример громче… — Снова помолчал — и опять ворчливо: — А ты, старая, ежели все разумеешь, и помолчать бы могла, не заметить. Ночь, дрыхнуть надо!
— Ну, и не заметила бы, — сказала бабушка, — а тебе что толку? Взять у нас так и так нечего…
Вор только засопел.
— О-ох, воришка, сыночек мой, — горестно заворковала Ракия-биби. — Спать-то надо, да я не могу. На душе кручина, вот и кручусь, днем по двору, ночью на постели. Все думаю, все думаю…
— О чем думаешь-то? — сказал вор, и бас у него еще помягчел, словно в него добавили маслица. Я услышал, как он стал снимать чапан.
— Как о чем? — бабушка даже удивилась. — Сам, что ли, не поймешь? Вот о них, о четырех сиротках… Во-он лежат… Время, сам знаешь, какое, сироты — разве сладят они с таким миром? И пожалеть-то — кому? Дядя-арбакеш, так он, бедолага, со своей семьей мыкается. Едим, только б ноги не протянуть. Во всем доме продать нечего — ни одной-то вещицы…
— Ни одной… — повторил вор неопределенно, и непонятно было, то ли он подтверждает, то ли высказывает сомнение.
— А они, несмышленыши, — продолжала бабушка, — когда еще вырастут? Когда хлеб добывать начнут? Я-то — доживу ли? Дотяну? Из четверых — один мальчик, и ему-то тринадцати нет. А девочек — три, мал мала меньше… А и вырастут — кто на них позарится? Кто за них денежки выложит — на тряпье, да на сватовство, да на угощенье?.. Как тут не думать! Ох, горюшко мое, беда, сыночек, беда, воришка…
Судя по звукам, доносившимся с крыши, полночный гость расстилал чапан. Потом он сочувственно спросил:
— Четверо, говоришь? Да-а… И у меня на шее — не меньше: двое ребятишек, да жена, да мать-старуха. Вроде тебя… Курице — и той сколько зерна надо, а четыре рта чем наполнить? Четыре лепешки заработать — и то душу на кон поставишь. Иди, кланяйся, хоть с метлой, хоть стрелой, хоть тешой, хоть душой…
Человек на крыше, покряхтев, улегся и продолжал:
— А по правде тебе сказать, бувиджан, аллах меня ни силой, ни умом не обидел. Думаешь, я по своей воле но ночам гуляю?.. Я, если хочешь знать, и семьянин настоящий… и ремесленник, дай бог каждому! Кавуши шил — всем на зависть! Ан нет! Не прокормишься ремеслом! Все перевернулось!.. Сел на трон Керенский — думали, войне конец, а вышло наоборот. Еще пуще воюют! И все ремесла прахом пошли. Для кавушей, к примеру, кожа нужна, клей, гвозди, лак. Так сырье — дороже готового! Я работай, и я приплати?..
— Неужто, сынок, так тебе и скитаться по крышам?
— А чем заняться-то? — Вор, похоже, снова приподнялся и сел. — Ну, хотел я тащишкой на базаре заделаться. Так простой народ нынче оптом-то ничего не закупает, помалу берут да сами и тащат! А у богачей — колеса. Они богатеют, богачи-то, а мы нищаем! Так-то вот, бабушка… Недавно Бува-ата, лучший мастер в махалле, весь свой набор сапожный — все колодки, да молотки, да иглы, да гвоздочки — все на пуд кукурузной муки сменял! И правильно сделал. Дехканам нынче не до обуви… И все ремесленники разорились, не одни мы: и ткачи, и медники, и кожевенники… даже домла в мактабе — и тот с голоду землю лижет! Это учитель-то! А тут — и ложки постного масла не наберешь…
