За окном стемнело совсем, вдоль дороги внизу зажглись слабосильные, словно чахотошные, фонари. Неслышимые отсюда, ехали по шоссе игрушечные автомобили.
Выпили еще по одной: за зимушку-зиму.
– Слушай, Николя, – молвил Владимир, откинувшись на спинку стула, – а ты в бессмертие души веришь?
– Чего? – не понял друг, нюхавший в этот момент черный хлеб.
– Ну в Страшный Суд там, в Небеса? Вообще, веришь во что-нибудь?
– А, ты вон про что. Нет, не верю. Туфта все это. Бога – нет! – и Николай для пущей убедительности стукнул кулаком по столу, так что приборы трусливо звякнули.
– А я верю, Коля! Недавно окончательно уверовал. После случая одного.
– Ну-ка, ну-ка, – Николай нолил, и они синхронно вздрогнули, опрокинув.
– Да ничего особенного. Так, пустяки… – Володя достал сигарету: закурить как можно позже во время застолья было его любимой игрой с самим с собой; он этот момент всегда оттягивал до последнего – тем приятней было начинать первую после начала пития, когда в голове уже плывет волнами уютная эйфория. – У меня, как ты знаешь, тетка недавно померла… Так вот, я тебе поведаю, как родному, Коля: тетка эта была мне не просто тетка, а по молодости, да и по зрелости тож, еще и полюбовница – она, ты знаешь, ненамного старше меня и только в конце старухой-то стала, а раньше была ядреная баба…
– Вот как, значит.
– Ага. А закрутили мы тогда еще, когда я только из армии пришел в 79-м, и жена моя в больнице лежала не помню с чем. Тетка по какой-то надобности домой к нам явилась, ну выпили мы с ей (она этим делом не брезговала), и так получилось, что… познал я ее, короче, в библейском смысле слова.
– Ну ты кобель, Вован, с теткой родной… того, не погнушался! – усмехнулся Николай без осуждения.
– Да что такого, Коля! Жизнь! Она баба хорошая была, тетка-то, ласковая, одинокая. Ты слушай дальше… Шло время. Дети у меня росли. И периодически, когда возможность представлялась, с теткой мы это – пое.ывались тайно; было какое-то особое наслаждение, Николай, в этой запретной связи. Чем-то она меня как баба очень возбуждала, до помрачения ума прямо – какие предлоги я только не выдумывал, чтобы свидания наши осуществить… Ну так вот, померла она полгода назад. Схоронили. Я горевал, конечно, но виду не подавал. Пить стал больше, это да, – Володя показал ладонью на бутылку, стоявшую на столе, будто призывая ее в свидетельницы. – И вот какая штука, Коля. Стала мне Киса (это я тетку так называл в приватной, как говорится, обстановке) во сне являться, но не как смутный образ, а как наяву – совершенно живая, теплая, даже пахнущая так, как она пахла – конфетами мятными! И ум у меня в этих снах не сонный, а такой, как сейчас, нормальный и ясный, мать его! То есть связь наша, друг ты мой, не прервалась, а продолжается и по сей день – как видишь, уже наполовину по ту сторону земного существования! А ты говоришь – туфта.
– Ну, это… другое что-то, причем тут Бог, – возразил Николай. – И если на то пошло, то, Володя, вынужден тебя огорчить, это не тетка твоя вовсе, а… такой демон, суккуб называется. Церковь, кстати, не одобряет.
Володя с недоумением посмотрел на Николая.
– Не, не, Коля, ты меня не пугай! Не разрушай моей гармонии. Какой демон – баба обыкновенная. И лучше даже стала, чем при жизни была. Поэтому я в загробное существование безоговорочно теперь верую. Давай хлопнем!
– Давай… Да я пельмени варить поставлю.
Они выпивают и разговаривают еще – хорошо, обстоятельно разговаривают.
Проходит два часа. Почти все выпито. Друзья переместились в комнату. Володя, отодвинув занавеску, стоит у окна с видом на божью бесконечность: голый двор, пустырь, кромка леса на горизонте, как расческа с обломанными через один зубцами, и дальше – грязное ватное одеяло неба. Николай сидит в кресле у противоположной окну стены и, глядя на Владимира, хлопает глазами.
В комнате сумрак, но электрическое освещение не включено. Снег бросает внутрь помещения отблески, создавая мистическую, трепетную атмосферу. Снаружи немного вьюжит, ветер подхватывает снег и кружит его на пустыре, будто танцуя с ним вальс. Изредка пересекают прямоугольник окна медленные черные птицы. Отсюда, с девятого этажа, виден почти весь мир, в который когда-то пришли и в котором теперь живут, из одного небытия вынырнув и в небытие другое, не менее забубенное, направляясь, два человека – Николай и Владимир.
