Дом стоял у Силыча, из шести комнат. В гараже — вишневый «жигуль». Жена с золотыми зубами и все пальцы в кольцах. Сберкнижки были у жены и у него. На детей тоже завели, на всякий случай. Два парня у Силыча было: один в армии, другой подрастал.
Одним словом, Силыч жил. И очень многим не мешало бы у него поучиться, пока есть возможность. А не выставлять себя со всякими репродукторами.
Вспомнив об этом проклятом радио, Силыч стал думать о нем, размышляя, что это и вправду интересная штука. Где-то там, за тыщу верст, поет, а здесь слышно. Он поднапрягся и попытался прикинуть, как это так выходит, что слышно черт-те откуда, от самой Москвы. Он даже остановился, помыслил, вспоминая далекую школу и уроки ее. Но школа когда-то была и вся вышла. О техникуме и говорить не стоило: за «корочки» платил, не за что другое. Так что постоял Силыч, а в голове не прояснело. О телевизоре еще подумал. Там и вовсе: где-то пляшут и поют, даже в Америке, а ты гляди на них. Вот они, красотули, только что пощупать нельзя. «Техника, одним словом», — вздохнул Силыч. Вздохнул и тут же разозлился: «И хрен с ней, с этой техникой. Я им за это денежки плачу, чтобы они пели, и плясали, и придумывали, как себя показать. Пусть сидят головы поломают, а я денежки заплачу и глядеть буду. Не клят и не мят».
И захотелось Силычу выпить, потому что немного расстроился. На пути стояло кафе-«стекляшка». Он зашел туда, и вовремя: откуда ни возьмись туча наползла, и должен был начаться дождь. В «стекляшке» с выпивкой оказалось туго. «Синий платочек» стоял, «алжирское». Силыч его презирал. И коньяк. Хоть и три звездочки, но все же…
Силыч поглядел на витрину, выразительно хмыкнул. За спиной оказался какой-то алкаш, полузнакомый. Он Силыча правильно понял и поддакнул:
— Для нашего брата, из стройбата, он клопами воняет. Матерь иверскую бы!..
Он в больное место попал. В самое что ни на есть сегодня болючее.
— Какими еще клопами? — медленно повернулся Силыч и разъяснил спокойно: Коньяк. Чистый, коньячный спирт. Три года выдержки. В дубовых бочках. Ну-ка, открой бутылочку, — ошарашил он буфетчицу и полюбовался. Эффект неплохой получился. Алкаш тоже рот разинул. А Силыч продолжал убивать его, — Два стаканчика. Сейчас вот угощу товарища. Чтоб он знал. И языком зря не болтал.
— Его лимоном закусывают, — уже за столиком объяснил Силыч алкашу. Силыч знал. Он одно время в городе с врачихой путался. Бывал в ресторанах. — И сахарок сверху. Сахарная пыль такая. Усек?
Алкаш молча кивнул головой. Ему было не до пыли, даже сахарной. Он ждал стакана с пойлом, все еще не веря. И получил его наконец.
— Надо выпить — мы выпиваем, — веско сказал Силыч, поднимая стакан. — Не то что некоторые. Про радио, может, и не знаем. Но надо выпить — пьем коньяк. Об рубле не плачем.
Выпили. Лимона на закуску не было. Жареный хек пошел.
За стеклом между тем потемнело. Люди побежали от дождя прятаться.
Алкаш после коньяка морщился.
— Закусывай, — предложил ему Силыч. — Закусывай, еще нальем. Ешь, пей, только мозги не канифоль. А то есть такие гнутики.
— Ты про чего?
— Да про того…
Тут гром шарахнул. Кое-кто даже пригнулся.
— Про то… — толковал Силыч. — Есть такие любители, угостишь их, выпьют и начнут вопросы задавать. Почему да почему, мол… Почему гром вот гремит? указал он рукой.
— Какой гром?
— Да простой. Сейчас вот какой долбанул. Или ты глухой?
— А-а… Гром… — послушно поддерживал разговор алкаш. — Это имеет назначение… Природа.
— Назначение… — презрительно произнес Силыч и объяснил: — Электричество, вот. В тучах там. И там вот получается такая картина…
Собеседник слушал, согласно кивал головой, потом спросил:
— А как же зимой, а? Вот зимой грому не бывает. Точно.
— Зимой? — задумался Силыч. — Зимой… — и тут же начал краснеть от коньяка и гнева. — Вы что? Вы что, сговорились? Я вам профессор какой из института, на ваши дурацкие вопросы отвечать… Я же тебе по-русски сказал: жри коньяк, но вопросов никаких. Я их ненавижу, эти вопросы, понимаешь?
Снова выпивка была безнадежно испорчена. Хмеля прибавила, злости и какой-то горькой обиды.
