— Люблю, — кивает головой Сергей и смущенно добавляет: — Я купаться люблю.
— Купаться — это чудесно, — приподнимается Качанов и садится, обхватывая тонкими руками колени. Глаза его ласково глядят на Сергея. — Пляж… коричневые люди… Хорошо… Я завидую тебе. Ты крепкий, у тебя фигура красивая, на тебя женщины должны засматриваться.
— Я на пляже никогда не был, — говорит Сергей.
— А где же ты, в ванне, что ли, ныряешь? Чудак.
— Я на берегу, возле Соляной базы… Там людей нет.
— Чего ж ты, как бирюк?
— У меня плавок нет, — вздыхает Сергей. — А в трусах, в семейных, на пляж не поедешь, неудобно…
— Так купи.
— Нет возможности, — разводит руками Сергей. — Денег нету.
— Здорово, кума… Де-енег нету, — передразнивает его Качанов. — Они что ж, миллион, что ли, стоят? Пятерка какая-то.
— Пятерки лишней не имею, — кротко говорит Сергей.
— Ну и дурак! — сердится на него Качанов, закуривает.
Через минуту-другую благостное настроение вновь возвращается к нему.
— Ты купи, купи плавки, плюнь на все. А в отпуск пойдешь — на море съезди. Я люблю море… Прекрасная это штука, замечательная. — Взгляд его снова упирается в темное окно. — Я ведь пловцом был, тренером по плаванию. Учился я во Львове. Чудесный город… Зеленый такой, спокойный. Два года я там учился. А летом мы на море ехали. Инструкторами работали, спасателями. И знаешь, Сережа, вот подъезжаешь к морю, еще нет его, не видно. Но уже запах… Воздух другой. — Качанов не может усидеть на месте. Он дышит тяжело, приподнимается. Шкафы скрипят под ним. — Такой воздух, Сережа, что начинаешь по вагону бегать, как в клетке. Пьяный какой-то становишься, веселый, озорной. И не ты один, все люди. Нет, Сережа, ты плюнь на все! — горячо убеждает он Сергея. — Ты лучше поголодай месяц-другой, а на море побывай обязательно.
— Не-а, — сокрушенно мотает головой Сергей. — Финансы не позволяют. Я — сто двадцать, жена — шестьдесят. Да двое девок у меня, здоровые уже. Их одевать-обувать надо. Я их вот этим летом хотел отправить в город… как его… ну, в общем, на море, в лагерь. Возможность такая была. Школа платила пятьдесят процентов. И еще надо сорок рублей. Сорок да сорок — восемьдесят. В школе мне сказали: иди в профсоюз, там помогут. Я в профсоюз пошел, а они не дают. Мы бы и сами, говорит, поехали, если б такая возможность была. Не вышло, — разводит Сергей руками. — Пришлось дома оставить.
— Ну, это ты зря, — неодобрительно покачивает головой Качанов. — Да и заплатил бы эти проклятые восемьдесят рублей. Извернулся бы как-нибудь. Зато детям какая радость! Они бы долго помнили! Они бы словно в сказке побывали! Качанов волнуется, жадно курит. И там, на шкафах, под потолком, в дымном жарком полумраке, он машет руками, привстает, тянется к Сергею: — Ты, балда, понимаешь… в сказке. Синее море… Понимаешь? Нигде такой синевы нет. И неба такого нет нигде! Об этом не расскажешь! И не забудешь этого никогда! Нет, обокрал ты детей… Обокрал! А ведь деньги у тебя есть, — грозит он пальцем Сергею. — Я зна-аю, вы ведь с женой с каждой получки рублей по десять откладываете. Так что тысчонка или полторы на книжке есть. Точно? наклоняется он со шкафа и строго глядит на Сергея.
Сергей довольно посмеивается.
— Ну, точно. Не столько, конечно, но немного есть. Это обязательно надо. Без этого никак, — серьезнеет он. — А как же? На черный день. Вдруг чего случится.
— Э-эх, ты, — сокрушается Качанов. — Черный день… Это какой же такой черный день… Ну, скажи?.. Какой такой черный? Ответь?
— Как какой? — недоумевает Сергей. — Заболею я, например.
— Ну, и болей на здоровье. Тебе ведь платить-то будут столько же, по больничному девяносто процентов. Чего тебе еще надо?
— Мало ли чего, — мнется Сергей. — Случится чего-нибудь, вдруг…
— Вдруг, вдруг, — передразнивает его Качанов. — А чего вдруг — и сам не знаешь… Война? Так тебе эти деньги не помогут. Наводнение, землетрясение, холера?.. Чего вдруг-то?!
— Ну, люди не дурней нас с тобой, а все копят. Все откладывают, — убежденно говорит Сергей. — У некоторых знаешь какие тыщи лежат? — завистливо вздыхает он. — Нам такие не снились.
