И только когда зазвенели серебряные монетки в гыдулке, ожила старая его печаль и захотелось ему, чтобы его обняли мягкие материнские руки. Прошлой весной бабка Тиша ходила встречать ягнят, чтобы не забредали в чужие дворы; так она ему сказала: хоть так, хоть этак, но надо накопить денег. Говорят, что где-то в чужой земле есть родничок со зрячей водой. Кто из него умоется — зрячим станет. Родничок тот далеко, на краю света. Пешком туда не дойдешь. Вот собрал бы он деньжат, тогда купил бы себе коня, а то и билет на железную дорогу… А когда прозреет, обойдет всю землю и отыщет мать…
Каждое воскресенье ночью слепой уходил в поле и хоронил собранные деньги под камнем. Иногда он всю ночь сидел над кучкой монет, перебирая их в пальцах, считал и пересчитывал. Они согревали ему душу. И не раз, пересыпая деньги с ладони на ладонь, он чувствовал, как у плеча его дышит молодой конь, готовый к дальней дороге.
Так прошло четыре лета.
На пятое земля родила небывалый урожай. В поле колос гнулся от зерна, ломались от плодов ветки яблонь и груш, на полянах блеяли ягнята, а во дворах толкалась птица. Повеселели орличане, но оказалось, что не к добру. Однажды вечером, дня за два до жатвы, выпал невиданный град и побил весь хлеб до последнего зерна. Когда страшная туча загремела над самым селом, Талей ушел под мост и долго слушал, как падают с неба орехи, но не понял, что произошло. Туча быстро улетела прочь, засияло благодатное солнце. Оно нежно ласкало израненную землю, и слепой, согретый неведомой радостью, достал свою гыдулку и провел смычком по струнам, которые только что сами гудели, отзываясь на грохот тучи. Вокруг была пустошь. Нивы, еще утром желтые нивы, сейчас лежали черные, будто вспаханные. Будто их оставили под пар. Хлеба не стало. Но Талей этого не видел.
Он заиграл веселую песню и прислушался, — не захлопают ли крыльями аистята. Но те молчали. На мост вступил один орличанин. Человек торопился к побитому полю, качал на ходу головой и что-то говорил сам себе. Услышав Талееву гыдулку, он подскочил к слепому как ужаленный и замахал руками.
— Эй, неблагодарный! Мы тебя здесь пять лет кормим, как свою собаку, а ты вот что! У нас сердца от му́ки разрываются, а он радуется, рученицу играет! И не стыдно тебе! Да ты хоть на мертвых птенцов посмотри, что у тебя под ногами лежат, хоть их пожалей! Неужто у тебя сердца нет! Убирайся из села, сегодня же убирайся, иди, откуда пришел! Если завтра утром увидим тебя здесь — камнями проводим, чтобы запомнил орличан!
Обозленный старик выхватил у слепого гыдулку и со всей силы ударил ею по иве.
Талей онемел. До самого вечера сидел он под деревом, не шевелясь, а когда над Орлицей опустилась ночь, он встал и начал ощупывать землю. По кусочкам собирал он свою гыдулку. Шаря по траве, он нащупал что-то мягкое. Это был убитый градом аистенок. Слепой выпрямился, вытер рукавом глаза и пошел в поле. Нашел заветный камень, вырыл все монеты, что собрал за пять лет от орличан, ссыпал их в торбу и пошел в село.
Среди площади, на которой встретила его бабка Тиша в родительскую субботу, он высыпал на землю все монеты, которыми одарили его орличане в радостные дни. Монетки сверкали при луне, как слезы. Орлица спала глубоким сном, и слепой слышал, как подрагивают ее сломанные крылья. С горькой тяжестью в сердце гыдулар без гыдулки покинул село и пропал в темноте, из которой появился пять лет назад.
— Смотри, возвращайся с прибытком! Полную телегу выводишь с отцовского двора — полную домой приведешь, слышишь, Ненчо?
— Слышу, мама.
— Колоколец повесил Караману на шею?
— Нет.
— Повесь.
— На что он мне?
— Ночью, как поведешь телегу и зажелтеет под луной ровная дорога, он тебе будет петь. Вместо товарища скуку развеет.
Ненчо послушался матери, вернулся на ток, нашел под навесом колоколец и повесил его на шею буйвола.
— Прощай, мама!
— Доброго пути, сынок! И еще одно тебе скажу. Не к завтрашнему вечеру, а послезавтра ляжет перед вами Тунджа. Как переедете Тунджу, на том берегу будет село. Посреди села высокий тополь стоит, издалека виден. Называется село Мекиш. В прошлый год заезжали вы туда или мимо проехали?
