Иван смотрел на него, вконец растерявшись.
— Садись. Что я хотел тебе сказать? Я вчера на дорогу наточил свой кинжал. Человек всегда должен иметь при себе оружие, потому что земля наша полна разбойников. А ты твой наточил, Иван? Тебе надо остерегаться!
Иван начал ощупывать свой пояс. Его охватила тревога. Момчила мучила какая-то тяжкая мысль, он ссутулился, будто она гнула его к земле, как мельничный жернов. Он ощутил страшную жажду, губы его высохли и потрескались.
— Постой, давай выпьем с тобой. Угостимся. А потом выйдем из дома. В последний раз будем пить с тобой. А когда станем уходить — хоть весь мир проснись, никто нас не увидит. А мы уйдем. Все уйдем. Бойка, нацеди в котел вина из малого бочонка. Дай выпить, жжет меня. Я ж сказал тебе: гореть пожару…
Бойка вышла бесшумно, как тень…
— Какая тьма! — лихорадочно заговорил Момчил. — Месяц стоит на небе, но он мертвый, не светит. В той комнате свечка при последнем издыхании. Отчего погас свет в этом доме? Слышишь? Старые грешники помирают, еще до третьих петухов кто-то полетит на небо и покинет бессовестных людей, что топчут землю, бессовестных людей… Но что это я тебе говорю…
Он умолк. Подпер голову кулаками, потому что она стала страшно тяжелой и готова была, скатиться с плеч.
Так же бесшумно, как и вышла, босая, на цыпочках вошла Бойка и поставила перед мужчинами котелок с черным вспенившимся вином. Принесла и стаканы. Момчил зачерпнул прямо из котла стаканом, поставил его на стол. Наполнил второй стакан и поднял его, не чокнувшись с гостем, не пожелав ему здоровья. Повернулся к жене, которая стояла неподвижно и смотрела на него расширенными от темного животного ужаса глазами. Только теперь он заметил, что она стоит перед ним и перед чужим человеком в одной рубашке. Его ожгло густым пламенем.
— Пей! — крикнул он Ивану, и голос его заполнил весь дом. — Видишь, какое у меня черное вино? Как кровь старого буйвола!
Он засмеялся, и диким был этот смех.
Иван поднял стакан, омочил губы и хотел было встать.
— Стой, куда ты? У нас с тобой еще дело есть. Хочу попросить у тебя совета. Ты умный человек. И отец твой умный человек, он пьет кофе в конаке с адрианопольским пашой, а его кошарам в горах счета нет. Дай мне совет, мы же друзья. Ведь говорят, что друг в беде познается.
— Какой совет нужен тебе? — спросил Иван, который никак не мог понять, знает Момчил или не знает.
— Слушай! Была у меня нива. Хорошая нива. Все, что имел, отдал я за нее. Вспахал, засеял, и родила она мне пышное да высокое просо. Обнес я эту ниву высоким плетнем и все лето пуще глаза берег, чтобы кто не помял да не потоптал. А среди нивы стояла кудрявая груша, на груше — гнездо, а в гнезде день и ночь пела птица — золотая голова. День и ночь… Я ходил на ниву, слушал птицу и думал, что счастливее меня человека нету. Жизнь моя текла как в сказке. Но однажды ночью, когда буйное просо созрело, я зашел взглянуть на ниву, и знаешь, что увидел? Быка! Посевы топчет, зерно жует. Ты умный человек, скажи, что мне делать: то ли быка заколоть, то ли просо сжать?
Иван заметался как рыба в сети, которой опутал его Момчил. Открылась ему нагая истина, и стал он хитрить:
— Одного быка убьешь, — сказал он, — другой бык повадится в просо ходить. Раз ты меня спрашиваешь, мой совет такой: сожни просо!
— Просо?! — взревел Момчил и вскочил с места, голос его вспыхнул как порох, глаза зловеще сверкнули. — Ты хочешь, чтобы я просо сжал? А цену этому просу ты знаешь? Видишь, — обернулся он к Бойке, — с каким человеком спала ты нынче ночью? Я с тебя пылинки сдувал, а он тебя толкает под нож, лишь бы свою шкуру спасти. Хорош твой совет, Иван! А по мне — лучше и просо убрать, и быка зарезать. Все счеты начисто покончить. Нынче же ночью, сейчас же!
Глаза его налились кровью. Он пинком распахнул дверь спальни. Взял с постели Иванов кинжал. Вынул его из ножен. Острый клинок сверкнул как спасение, как берег перед глазами моряка, стоящего на палубе тонущего судна. Он повернулся. Иван стоял у стены белый, как мертвец. Бойка смотрела на него безумными глазами. Эти глаза молили: пощади! Пощадить? А вы пощадили меня, когда… Дом покачнулся. Деревянные стены затрещали, потолок прогнулся, пол ушел из-под ног. Вино из котелка выплеснулось на пестрый половик, потекло к дверям, обагрило порог. Не вино это, а человеческая кровь!
