Может быть это был какой-нибудь безработный тракторист. Хуй его знает. Я не склонен к такой совсем уж примитивной мистике. Мне привычнее признавать истиной сложные многоходовые городские извращения. Но может быть там, в верховьях древней Волги, где рожь и васильки, где жирные звезды и кровавые воды, где ветры и тысячелетний дуб и девки ржут, когда их дрючат, — может быть там так же просто бродит местный черт краем поля и чего этому удивляться… Жаль вот только девки были пьяными и некрасивыми.
На следующее утро я сидел на лавочке возле единственного исправного колодца и безостановочно хохотал. Потом я спрашивал у психиатра в институте Сербского, что это за хуйня со мной приключилась, но красивая и грустная докторша Светлана Анатольевна все лепетала про "наркотики", "впечатлительность" и про "нервный срыв". Не убедительно как-то. Так вот, хохотал я минут сорок, пока бабка Сергия не догадалась окатить меня ледяной колодезной водой. Сама же — ведьма. Знает.
И сейчас я продолжаю верить, что тогда, сразу после первой моей женщины, я оказался в самом центре древнерусской земли не случайно. Что старые наши боги, вытравленные и выжженные чужим, а значит жестоким, христианством, бродят в сумерках… И верю. Что там, у старого колодца, выхохотал я ненужную рациональную часть своей души и живу теперь с тенью идолов. И оттого так тянет меня в верховья Волги, где кровь в реке, где громко ржут некрасивые девки, где звезды и маковый отвар, где Русь, где душа, песня ветра, погибель и вечность…
Сергия мне довелось встретить в Питере через год. Он окончательно обезумел, бросил семинарию, стал бездомным художником и подарил мне карандашный рисунок Христа, выполненный с потрясающей внутренней силой: ничего лишнего, только брошенные на бумагу твердые линии, будто Сергий увидел мгновение и запечатлел его, как фотограф. Все-таки он обрел своего Бога, это факт. Тогда Сергий выглядел угасающим и казалось, что лишь живое, самое живое безумие глаз поддерживает в теле жизнь. Было ясно, что ему осталось промучиться совсем не долго, несколько инъекций, может быть. Сегодня, надеюсь, он уже в раю.
А вот Алекса я больше не встречал никогда. Да и зачем… Он сделал свое дело: возник из ниоткуда, отвез куда надо и сгинул в никуда. Все как и должно было быть. И жирные звезды в колодце, и рожь, и красная глина в реке, и погибающий дуб, и монотонная и бесконечная песня тоски…
Случаются такие романтические истории, в которых момент знакомства влюблённых не имеет существенной исторической или литературной ценности. Хотя сами влюблённые, разумеется, помнят каждый полутон в набросках своих первых ощущений. Женщины в таком случае всегда помнят больше. Ну, пусть они меня поправят.
Скорее всего, у какой-то из Людмилиных подруг кто-то сидел в том же лагере, где добивал свою пятилетку Олег.
Киевская область. Березань. Строгий режим.
Да, так оно и было. Один человек рассказывает другому человеку о третьем человеке. И если в цепи обнаруживается свободная, романтически настроенная самка, возникает определённый интерес. При благоприятных условиях интерес перерастает в общение. Так образуется невидимая энергетическая связь. Разыгрывается фантазия. Женщина увлекается. Мужчина в этом случае ориентируется на воображаемую Прекрасную Незнакомку или Даму Сердца, чтобы изнурительные боксёрские тренировки приобрели, наконец, конкретный смысл.
Олег написал Людмиле. Черновик письма составляли вдвоём с Астрономом, который нещадно окуривал всю ночь некурящего Олега. Лёлик просто присутствовал ухмыляющейся тенью. Тоже курил и кормил бычками рыбок в аквариуме. Рыбки были всеядные и всегда голодные, как рецидивисты.
Ну да, в лагере они держались втроём. Олег, Астроном и Лёлик, получивший восьмёрку за пособничество в убийстве. Сам не мочил, но помогал оттаскивать трупы. Подельника — бывшего спецназовца по кличке Крокодил — расстреляли в 1991 году по приговору суда. А Лёлик, вот, худой и долговязый, сидел, кормил окурками оранжевых меченосцев, и закатывал глаза под потолок барака, в котором он был смотрящим.
