…Долго все эти перипетии пересказывать. Короче говоря, вылечила она этого котенка, выходила, и хотя к кошкам в целом по-прежнему относится прохладно, но на этого просто надышаться не может. От стихов хотела с проклятиями отречься, но не прошло и трех месяцев, как снова принялась писать, и даже знаменитого своего «Ангела Смерти» уничтожать не стала, хотя шагов его за своей спиной больше уже не слышала. Печаль по неудавшемуся роману прошла еще раньше — еще там, на подоконнике. В общем, теперь она жива, здорова, чего и вам желает, и от суицидальных поползновений излечилась навсегда.
В последнее моё вольное лето перед поступлением в школу отец решил сделать мне подарок: взять меня с собой на молодёжный военно-спортивный слёт. Это получился подарок подарков: я до сих пор очень ярко помню летнее солнце 1971 года, до сих пор не выветрилась из моего сердца радость тех пяти дней.
Отец был на слете главным: пятьдесят здоровенных парней выстраивались перед ним у мачты с красным флагом, и дежурный отдавал ему рапорт. Я радовался этому, как и тому, что взрослые дядьки старались обходиться со мной бережно и некой долей почтительности, — но, разумеется, не в этом заключалась главная радость слётовских дней. Нет, вот что главное: мы живём в палатке на лесной поляне, рядом тихо светится большое озеро небесного цвета, рядом — тёплый песок пляжа, а по ночам в центре поляны разводят такой огромный костёр, что его, наверное, Луноход засекает с Луны, и все поют, и ходят на головах вокруг этого неимоверного костра, — когда же всё-таки приходит время спать, то ложишься не в скучную домашнюю постель, а заползаешь в уютный кокон спального мешка.
Но даже не это главное. В моём распоряжении оказалась масса изумительных вещей, — вот что заставляло меня завидовать самому себе. Мне не смели отказать, мне давали побегать в противогазе, повопить в мегафон, подержать в руках карабин — не заряженный, — и или (отдельно от карабина) патроны… Я сейчас и не упомню всего того богатства, что свалилось мне в руки: учебные деревянные гранаты, секундомеры, компасы… Хорошо помню только одно: как я стрелял из пистолета.
Да вот, представьте себе: семилетнему ребёнку дали пострелять из настоящего пистолета. Это был апофеоз, это было на грани чуда. Я, правда, не помню сейчас, что это был за пистолет, — какой-то спортивный, с длинным стволом… Не помню, нет… Кажется, он был тяжёлым, но всё-таки я мог удержать его в руках, и даже поднять, и даже прицелиться…
Взрослые стояли рядом: отец и ещё двое руководителей слёта — его заместители. Именно отец дал мне пистолет, и теперь, искоса поглядывая на меня, что-то обсуждал с одним из своих заместителей. Второй заместитель побежал расставлять мишени. Стрельбы проводились на песчаном карьере: на одном его крае — стрелки, на другом — цели. Второй заместитель спрыгнул в карьер и пошёл по глубокому песку к мишеням. Несмотря на то, что идти по рыхлому песку было чрезвычайно неудобно, заместитель шагал бодро и пружинисто. Был он небольшого роста, очень крепкий, весь какой-то цельнометаллический, — отлитый из стали и хорошо отполированный. Его высокий, обещавший раннюю лысину, лоб тяжело нависал над лицом, точно надвинутая на глаза солдатская каска. Звали его Романом — Романом Чистяковым.
Он был молчалив, с отцом говорил только по делу, а остальными, кажется, не разговаривал вовсе. Меня не замечал в упор, при том, что мы размещались в одной палатке — это меня-то, который был баловнем всей слётской общественности!.. Он служил инструктором горкома комсомола, — скорее всего, в спортивном отделе. В тот день, когда мне дали пистолет, к Роману из города приехала женщина, — жена его младшего брата.
Эту женщину я запомнил только потому, что в нашем сугубо мужском коллективе она была заметна, как голубь в стае ворон. А вообще-то запоминающегося в ней не было ничего: совершенно стёртая, заурядная внешность, — пустое место. И приехала она вовсе не для того, чтобы маячить на глазах у народа… Я и не знал, кто она такая, и не стремился узнать, — мне много позже, лет через десять рассказали все подробности этого дела.
