Потихоньку все дальше и дальше уходили в лес жители Присурья, выживая всякую нечисть. И стала Орлиха с ее поймой местом для отдыха. Шумит летом пойма ребячьими голосами, пылают здесь вечерами пионерские костры и костры отпускников.
Володя шел по окраине леса, прислушивался к его большому и неуемному шуму. Шум был везде: он носился на крыльях ветра в вершинах далеких вековых елей и сосен, разливался трелью спорящих соловьев и дроздов, звенел сталью острых кос.
Завернул по звериной тропе к шелестящему тальниками Барышу и вышел к тем местам, в каких хорошо берется рыба. Выбрался из кустов и остановился удивленный и восхищенный. За таловыми кустами плавали дикие утки. Крупный черноголовый селезень с красивой, отливающей синевой шеей зорко ходил по кругу, а три серые уточки то и дело ныряли в воду, мелькая красными лапками.
Володя осторожно разулся, опустился в воду. Селезень забеспокоился, услышав тихий всплеск воды. Володя замер. Селезень успокоился и снова пошел кругами.
Трудно глядеть в воде, но поймать утку с закрытыми глазами невозможно. Быстро работая руками, он пошел навстречу селезню. Ближе, ближе красные лапы, похожие на маленькие весла. Только бы не ошибиться. Подставил раскрытую ладонь. Селезень рванулся, закричал с перепугу так, что эхом откликнулась Орлиха. Взметнулись серые уточки в небо.
Лиза не поверила.
— Ну, как можно поймать в воде селезня?
— Значит, можно, если поймал… Отец соли просил. Забыли взять.
— Сейчас принесу.
— …И какую-нибудь сумку для селезня. А то улетит.
Лиза принесла. Пошла проводить, детвора гурьбой, всем хочется погладить настоящего дикого селезня. Володя рассказывал, как он подкрался к нему.
— Еще немного, и он улетел бы. Воздуху мало, и глаза сильно режет… Вода холодная…
— Ой! Тону-у! Помогите-е! — донесся резкий детский крик с Барыша. Ребята гурьбой к реке. Володя бежал впереди всех, не чуя под собой ног. Не раздеваясь, с маху ринулся туда, где только сейчас мелькнула детская головка. Бледная Лиза увидела, как в кружащемся водовороте мелькнули ноги, стала просить помощи.
Он вынырнул у самого берега с девчонкой в руках. Это была сестра Надюшка.
— За доктором, быстро! — скомандовал он. — И ребята бросились в лагерь. Лиза плакала, суетилась. — Да не реви ты! — закричал на нее брат. — Помогай.
Он поднял Надюшку за ноги.
— Постучи ей по спине.
Лиза выполняет команды: стучит кулаком по спине, нажимает на грудную клетку. Хлынула вода изо рта. Надя закашлялась.
Пока прибежал доктор, Надюшка уже пришла в себя.
…В лагере он пробыл почти до вечера. Лиза просила не рассказывать своим о случившемся.
— Мама все лето будет беспокоиться.
— Не скажу, — обещал Володя.
Восхищенными глазами глядели девчонки на смелого паренька, с завистью говорили мальчишки, как важно научиться быть в воде с открытыми глазами. Ныряли в воду многие, но вытащил он, потому что видел, как ее закрутило на дно.
— Ты обиделся на меня? — спросила Лиза.
— За что?
— Я же не поверила тебе…
Володя промолчал. Он обиделся на самом деле.
— Ты герой, Володя. — И спросила: — Тебя тоже могло закрутить?
— Нет. Я умею выкручиваться, — улыбнулся он.
— Серьезно?
— Серьезно.
— А как?
— В воде важно не испугаться. У дна водоворот слабее. Значит, надо опуститься на дно и оттолкнуться в сторону. Вот и все.
Косари ждали его с рыбой, а он вернулся с дичью. Отец обрадовался. Сбегал к кому-то, достал четвертинку мутного вонючего самогона. Когда ужин был готов, перелил в кружку. Пил медленно, будто невиданную сладость; выпил, закрыл глаза, сморщился так, что лицо стало похоже на сморчок.
— Ух, хороша, — крякнул он. Сыны покатились со смеху.
Ветерок натягивал дымки вечерних костров. Пойма утихла. Устали певчие дрозды. Лишь только соловей хлестал по кустам своими звонкими трелями.
— Ну, вы как хотите, а я на боковую, — сказал отец и пошел в шалаш.
Михаил достал с повозки гармонь.
Володя бросил в костер еловую ветку, пламя с треском взметнулось к небу: Михаил развернул цветастые бока гармони и начал спорить с барышскими соловьями. «Слушай, слушай» — выговаривает соловей. Михаил кладет на колени гармонь, на гармонь голову, говорит:
