) – не имеют кишечника и другого дорогостоящего питательного аппарата.
Гусеница – машина для питания, которая, когда вырастает до хороших размеров на растительной пище, в сущности, перерабатывает свое собственное тело и воссоздает себя как взрослая бабочка, летающая, сосущая нектар, как авиационное топливо, и размножающаяся. Взрослые пчелы также обеспечивают энергией свои полетные мускулы благодаря нектару, в то время как пыльцу (совсем другой вид пищи) они собирают для червеобразных личинок. Личинки многих насекомых живут под водой, прежде чем превратиться во взрослых, летающих по воздуху и рассеивающих свои гены над другими водоемами. Среди огромного разнообразия морских беспозвоночных есть взрослые стадии, которые живут на морском дне, иногда надолго прикрепляясь к одному месту, но также есть совсем другие, личиночные стадии, которые рассеивают гены, плавая в планктоне. Они включают моллюсков, иглокожих (морских ежей, морских звезд, морских огурцов, офиур), морских шприцев, червей многих видов, крабов и омаров, и моллюсков. У паразитов, как правило, есть ряд различных личиночных стадий, каждая со своим собственным характерным образом жизни и диетой. Часто различные стадии жизни являются также паразитическими, но паразитируют совсем на других хозяевах. У некоторых паразитических червей есть целых пять совершенно различных ювенильных стадий, каждая из которых ведет свой образ жизни, отличающийся от всех других.
Все это означает, что одна особь должна нести внутри себя полный генетический набор команд для каждой из личиночных стадий с их различными образами жизни. Гены гусеницы «знают», как сделать бабочку, и гены бабочки знают, как сделать гусеницу. Несомненно, некоторые из тех же генов вовлечены, по-разному, в создание обоих этих совершенно различных тел. Другие гены бездействуют в гусенице и включены в бабочке. Еще другие активны в гусенице и выключаются и забываются, когда она становится бабочкой. Но весь набор генов находится там, в обоих телах, и передается следующему поколению. Урок в том, что мы не должны быть слишком удивлены, когда столь отличающиеся друг от друга животные, как гусеницы и бабочки, иногда непосредственно превращаются одно в другое. Позвольте мне объяснять, что я имею в виду.
Волшебные истории полны лягушками, превращающимися в принцев, или тыквами, превращающимися в кареты, запряженные белыми лошадьми, превращенными из белых мышей. Такие фантазии глубоко неэволюционны. Этого не могло случиться ни по биологическим причинам, ни по математическим. У таких преобразований было бы присущее им невероятное достоинство в конкуренции, скажем, идеальная способность выходить из затруднений, что означает, что практически мы можем их исключить. Но для гусеницы превратиться в бабочку – нет проблем: это случается все время, правила для этих возрастов были созданы естественным отбором. И хотя никто никогда не видел, чтобы бабочка превращалась в гусеницу, это не должно удивлять нас так же, как, скажем, лягушка, превращающаяся в принца. Лягушки не содержат гены для создания принцев. Но они действительно содержат гены для создания головастиков.
Мой бывший коллега по Оксфорду Джон Гердон (John Gurdon) наглядно продемонстрировал это в 1962 году, когда превратил взрослую лягушку (точнее клетку взрослой лягушки!) в головастика (было предложено удостоить это самое первое экспериментальное клонирование позвоночного Нобелевской премии). Точно так же бабочки содержат гены для превращения в гусениц. Я не знаю, какие эмбриологические препятствия должны быть преодолены, чтобы убедить бабочку превратиться в гусеницу. Без сомнения, это было бы очень трудно. Но возможность не совсем смехотворна, как при преобразовании лягушка/принц. Если бы биолог заявил, что заставил бабочку превратиться в гусеницу, то я изучил бы его сообщение с интересом. Но если бы он утверждал, что заставил тыкву превратиться в стеклянную карету, или лягушку в принца, то я знал бы, что это мошенник, даже, несмотря на доказательства. Различие между этими двумя случаями важно.
