Бросив тряпку наземь, Машка со всех ног помчалась прочь. Ей казалось, что монстр гонится за ней, разбрызгивая вокруг ядовитую слюну. Не чувствуя усталости, не видя ничего перед собой, Машка суматошно металась между занятыми работой людьми и орала благим матом, вставляя местами очень даже неблагие словечки. Остановила ее хлесткая пощечина. Машка замолчала, хватая ртом воздух и хлопая глазами. Айшма бесстрастно наблюдала за тем, как она приходит в себя.
— Да вы... да вы что?! — ухитрилась наконец выговорить Машка.
— Все в порядке? — холодно осведомилась экономка.
— Да как вы смеете?! — злым шепотом спросила Машка.
— Иди работай. Сегодня много мышей. У них начался сезон свадеб. — Айшма покровительственно потрепала ее по плечу и, развернувшись, скрылась в толпе.
Тяжело дыша и негодуя, Машка двинулась обратно к сараям. Подобрала брошенную во время панического бегства белую тряпку. По горящей от удара щеке скатилась слеза. Кожу зашипало. Ни один человек раньше не смел ударить ее. Пьяных отчимов и уличную шпану, ошалелую от собственной безнаказанности, она за людей не считала.
Откуда-то сверху свалилась сосущая мышь — тяжелая, воняющая паленой шерстью и весьма крупная. Запищала-зашипела, вцепившись в белую тряпку. Машка зло взглянула на мерзкую тварь и от души вкатила ей хорошего пинка. Мышь заверещала и торопливо скрылась в темноте. На душе полегчало. В боевым воплем, крутя тряпкой над головой, Машка ввинтилась в шумящую толпу и принялась гонять мышей-монстров, срывая плохое настроение и пытаясь отвлечься от нанесенного ей жуткого оскорбления. В несколько минут все было кончено. Перепуганные мыши стаей поднялись в воздух и пропали в темном небе. Только белые потеки на стенах сарая напоминали о нашествии — в этом смысле местные хищники были ничуть не лучше обыкновенных городских голубей. Кто-то из слуг, ругаясь, счищал мышиные испражнения с одежды и волос. Машка подняла голову вверх и мстительно улыбнулась. Она совсем не была злой или жестокой, но эти мыши и нахальная экономка взбесили ее донельзя. Теперь она удивлялась, как столь глупое создание, как сосущая мышь, могло так сильно напугать её. Поразмыслив немного, она пришла к выводу, что во всем виновата неожиданность. Она же даже изображений проклятых тварей никогда раньше не видела!
— Можешь идти спать, — послышалось сзади.
Машка мгновенно обернулась. Перед ней стояла Айшма.
— Вы! Вы! — Машка не нашла подходящих слов и просто плюнула на землю.
— Ты расцарапала себе лицо. Непременно позаботься о ране, — заботливо проговорила экономка.
— Вы ударили меня! — обвинила ее Машка.
Айшма улыбнулась с тем очарованием, которое дарят абсолютная естественность и привычное ощущение собственной правоты.
— Если ты будешь вести себя неподобающим образом или не выполнять свои обязанности, я ударю тебя, как ударила бы упрямую лошадь или любую другую служанку, — сказала она, пронзив Машку глубоким взглядом. — Но я никогда не буду сердиться или обижаться на тебя. Я просто сделаю то, что необходимо для решения проблемы. Ты же не станешь лучше оттого, что я буду сердиться на тебя?
— Ну, в целом верно, — со скрипом признала Машка. — Но все равно бить кого-то — неправильно.
— Предложи другой способ заставить тебя сделать то, что я хочу, — отозвалась Айшма. — Ты испугалась мышей, но, когда я ударила тебя, ты отвлеклась на боль и гнев и перестала их бояться. Разве это плохо?
Машка не нашлась, что возразить экономке.
Поспала она совсем немного. Утром Тиока, всплеснув руками, усадила ее напротив себя и, потряхивая странно выглядящей связкой костей, перьев и сушеных корешков, принялась заговаривать Машкины царапины от гнили и заразы. По ритму заговор ее больше всего был похож на колыбельную, так что к концу процедуры Машка благополучно задремала снова.
— Не спи, — разбудила ее Тиока, доставая из-под подушки незаконченную вышивку. — Работа скоро начнется. Не зли Айшму, она очень не любит лентяев.
Некоторое время Машка тупо наблюдала за пальцами Тиоки, сноровисто украшающими полотенце затейливыми узорами — глазастыми цветами, окровавленными топорами, виселицами и мрачными агрессивными демонами. Это удивительно напоминало толстовки и майки, которые любят носить московские металлисты и прочая неформальная молодежь. Только надписи на одном из краев полотенца не хватало: что-то вроде «Металлика», «Нирвана» или «Панки-хой!».
