— И давно ты санитаром работаешь? — спросила Машка покойника, лицо которого все еще перекашивала дурацкая ухмылка. Идти в полном молчании девочке казалось жутковатым.
— Помер как, — охотно отозвался ходяк. — Давно.
— Нравится работа? — поинтересовалась она.
— Нет, — односложно ответил ходяк, помрачнев.
— Займись чем-нибудь еще, — предложила Машка. — Или вам нельзя самостоятельно работу выбирать?
— Ничего нельзя, — буркнул он. — Слушаться Мертвого можно.
— Это плохо, — оценила Машка. Слушаться кого-то беспрекословно она и сама не любила. — А что, со всеми покойниками так? Помер — и сразу в рабство?
— С некоторыми, — ответил ходяк. — Кто уходить не хотел. Кто мечтал остаться здесь навсегда.
— В таком виде? — удивилась Машка.
Спору нет, она и сама когда-то размышляла о бессмертии, но в ее представлении оно выглядело иначе: вечная молодость, власть, богатство и возможность учиться всему, чему пожелаешь. А вечность, наполненная вонью и травлей паразитов в чужих домах, отчего-то совсем не привлекала ее.
— Наверх хочу, — тоскливо сказал ходяк, глядя на Машку печальными глазами. — Хочу, да Херон не пускает. Не заслужил. Работаю.
— Ну что ты? Что ты? — повторила Машка. — Будет тебе и наверх, и все остальное.
— Думаешь? — с надеждой спросил ходяк.
— Случается, — подтвердила Машка. — Это очень помогает в жизни.
Ходяк запнулся за толстый, узловатый корень пупочного дерева неуклюжей правой ногой и чуть не упал. Машка машинально поддержала его под локоть. Рука у санитара оказалась твердая и совсем холодная, словно металлическая. Споткнувшись, он, вероятно, ушиб ногу, потому что дальше шел неловким утиным шагом. Поврежденную ногу ходяк слегка подволакивал. Изредка он оборачивался на Машку, и вид у него при этом был извиняющийся.
— Правда, — сказал он чуть погодя. — Мне хотелось бы туда, дальше, куда уходят все мертвые. Но я не могу. Я слишком тяжелый.
— А почему ты остался здесь, когда умер? — спросила Машка, больше чтобы поддержать разговор, хотя тема для светской беседы была весьма сомнительна.
— Не хотел уходить, — пожав плечами, ответил ходяк. — Хотел возле. Хотел всегда. Хотел по-настоящему. Херон предложил остаться и работать на него. Я согласился. Зря.
— Ты уйдешь, — неуверенно сказала Машка. — Если так хочешь, непременно уйдешь.
— Когда закончится контракт. — Ходяк вздохнул, и с выдохом из его рта вырвалось ощутимое зловоние. Похоже, покойник то ли не имел привычки чистить зубы, то ли уже начал портиться.
— А когда он закончится? — спросила Машка.
— Когда это тело развалится и станет негодным, — отозвался ходяк.
Взгляд его стал грустным и глубоким, как у бассета. У этих длинноухих и тяжко дышащих по жаре собак часто бывает именно такой взгляд, олицетворяющий всю скорбь мира. Машкино сердце пронзила острая жалость. «Ну неужели ничего нельзя сделать? — лихорадочно думала она. — Вот когда бы мне пригодилась магическая сила! Где же этот чертов бог, когда он так нужен?!»
— Здесь травить? — отвлекая ее от размышлений, поинтересовался санитар.
Машка кивнула и покрепче ухватила веник. Жидкость в ведре заискрилась, когда ходяк медленно опустил в нее руку. Завоняло сильнее, к аромату помоев и гнили добавился химический запах. Намочив веник в ведре, Машка ловко разбрызгала магическую отраву по стене домика.
— Не бойся, к вечеру просохнет и выветрится, — утешил ее ходяк.
Неприятное чувство от общения с живым мертвецом после этой его фразы исчезло полностью. В отличие от покойников со склада храма этот был милым и несчастным. А, как известно, женщины очень любят несчастных и обиженных судьбой, несмотря на то, что периодически это кончается для них довольно плачевно.
— Я помогу тебе! — решительно заявила Машка, вспоминая, что с единорогом-то в самом начале приключений у нее получилось.
Закончив обрабатывать стену, она уселась на траву, сосредоточилась и представила себе молнию, которая срывается с небес и поражает покойника насмерть. По небу над ее головой, словно издеваясь, проплыло крохотное облачко.
— Май, — позвала Машка жалобно, — ну помоги же ты мне! Где ты? Я ведь хорошее дело делаю, правда?
