Я смотрю на нее с явным неподчинением.
Она жестом указывает на стул перед ее столом. — Присядешь?
Я скрещиваю руки.
Доктор Ратледж вздыхает. Просто вздыхает. И я была поражена этим сладким, успокаивающим шумом. Я хочу сидеть, сложа руки, и вздыхать, делая вид, словно не существует никаких проблем, отягощающих меня.
— Ты все еще намерена отмалчиваться на наших встречах?
— Я не отмалчиваюсь на наших встречах.
Она смотрит на меня с сомнением. — Вот тут ты ошибаешься. Ты все еще злишься из-за групповой терапии, а игнорировать меня - единственный способ, который помогает тебе справиться с ситуацией.
Я вздрогнула, словно она только что бросила нож, который вошел в меня на целый дюйм.
— И Вы еще можете винить меня за это? — спросила я.
— Конечно, нет. Я уже призналась, что групповая терапия была не лучшим вариантом. — Она замолкает, после чего продолжает мягким голосом. — Но я не против тебя, Наоми. Когда я задаю тебе свои вопросы, то на это у меня есть определенная причина.
Я иду вперед. Все время, пока иду, я смотрю на доктора Ратледж осторожными взглядом. — И какая же причина?
— У тебя нет диагноза, — объясняет она. — И я хочу, чтобы он у тебя появился. Ты здесь уже почти два месяца, а, два месяца, поверь мне, очень большой срок.
Я медленно сажусь. Кажется, у нас, наконец, появилось нечто, с чем мы обе можем согласиться. Но я не собираюсь сразу же ей открываться. Почему я должна так просто ей сдасться?
— Как прошел твой день?
— Нормально, — неохотно отвечаю я.
— Чем ты занималась сегодня днем?
— Немного времени провела у себя в комнате. Ходила в комнату отдыха... — Мой голос колеблется. Она приподнимает бровь. — Я заперта в сумасшедшем доме. Чего вы от меня ожидаете?
— Значит, ты ничего не делала?
— Ничего, — подтверждаю я.
— Ты любишь читать? — быстро спрашивает она.
— Нет, — так же быстро отвечаю я.
— Как насчет фильмов?
— Нет. — Еще одна ложь.
Она продолжает задавать вопросы. Я отвечаю, и мои ответы выходят наружу со слишком быстрой последовательностью. Я жду, когда она наконец-то сдастся, но она, похоже, никогда этого не сделает.
— Ты завела здесь друзей? — спрашивает она, ее глаза не отрываются от моего лица.
— Несколько. — Все еще лгу.
— Как твой аппетит?
Я нахмурилась. Что за тупой вопрос. Он такой бессмысленный и глупый, что я честно отвечаю. — Нормально.
— И как ты спишь?
— Я не сплю, — незамедлительно отвечаю я.
Доктор Ратледж с удовлетворением откидывается в своем кресле. Я попала в ее ловушку. Это был лишь вопрос времени, пока один из нас облажается. Я смотрю в сторону, злясь на себя. Но в каком-то смысле, рассказав ей правду, мне стало хорошо.
Секунды тикают, никто из нас не произносит ни слова. Я ковыряю болтающуюся нитку на своем рукаве. Все это время я чувствую на себе ее взгляд.
Она заговаривает первая.
— Почему ты не спишь?
Я сжимаю зубы и ничего не отвечаю. Минуты утекают.
— Ты выглядишь расстроенной, — говорит она. — О чем ты думаешь?
Я не комфортно ерзаю на своем стуле. — О Лане.
— Что насчет Ланы?
Моя голова наклоняется. — Неужели, Вы только что спросили об это? «Что насчет Ланы?» — подражаю я ее голосу. — Моя подруга нуждается во мне, а я застряла здесь, в психушке, без права выхода. Конечно, я буду думать о ней.
— И как ты чувствуешь себя, когда думаешь о ней?
— Я только что Вам это сказала, — нетерпеливо произношу я.
— Нет, ты сказала, что думаешь о ней. Что она нуждается в тебе. И что ты застряла в психиатрической лечебнице. Сейчас же я спросила тебя о том, что ты испытываешь, когда думаешь о ней.
Я мучаюсь от ее слов.
— Вину, — отвечаю я медленно. — Я испытываю чувство вины.
Мои пальцы сжимают локти. И что-то зловещее начинает покрывать мои плечи. Мои мышцы мгновенно напрягаются.
— Почему ты испытываешь чувство вины? — спрашивает она.
Я начинаю отвечать, но быстро замолкаю. Наступает блаженное молчание. Я не слышу голоса в коридоре. Птицы не щебечут снаружи. Ветер не завывает за окном.
И затем мои уши прорывает.
Вдруг, появляется эхо голосов. Они медленно находят на меня, после чего внезапно все сразу появляются у меня в голове. Так много шума. Искаженные голоса, говорящие все и сразу. Вопли, крики, смех, плач и стоны. Становится невозможно думать ясно. Меня вытолкнули из собственной головы.
