Третий участник совещания, с недавнего времени осевший в Стокгольме – Вацлав Вацлавович Воровский, худой и высокий, ходил по комнате, устланной ковром, и диктовал мягким, вкрадчивым голосом.
– За весьма короткое время с октября 1916 года с личных счетов Суменсон в Петрограде было снято и передано на дело революции по утвержденному ЦК плану почти восемьсот тысяч рублей. Кроме этого, через «игольное ушко» на границе «Хапаранде-Торнио» было переправлено еще сто восемьдесят тысяч наличными в шведских кронах и немецких марках. Считаем дальнейшую столь интенсивную эксплуатацию указанных инструментов излишне рискованной и привлекающей внимание. Также рискованным считаем частую телеграфную переписку между датской «Торговой и экспортной компанией» из Копенгагена, ее представительством в Стокгольме, фирмой «Фабиан Клингсланд» из Дании и ее филиалом в Петрограде, как и движение на счетах между скандинавским «Ниа Банкен» и русским Сибирским банком в Петрограде, поскольку там нередко возникают имена Александры Коллонтай и доктора Козловского. Охранка догадывается, что оба близки к революционному рабочему движению. В связи с вышесказанным, Заграничное бюро ЦК считаем необходимым…
Требовательный звонок в прихожей прервал аккуратную стёжку мысли Вацлава Вацлавовича, заставил всех присутствующих повернуть голову и вопросительно взглянуть на входную дверь. Оставшись снаружи, в кабинет хозяина сунула голову хорошенькая горничная.
– Герр Фюстенберг! Пришли от вашей кузины, фру Суменсон.
– О! – потёр ладони Ганецкий, – проси! Вот и прибыла посылка для товарищей из ЦК!
Двери распахнулись и в широкий проём вкатилась инвалидная коляска с благообразным старичком, держащим на коленях внушительный кожаный саквояж.
– Здравствуйте, товарищи! – громогласно, как полковник на плацу, и торжественно, как дьякон у амвона, прогрохотал въехавший. – Разрешите представиться! Михаил Сергеевич Горбачёв – к вашим услугам!
___________________
Историческая справка:
Все, указанные в главе персонажи, названия компаний, род их деятельности, как тайной, так и явной, адреса и фигурируемые суммы денежных средств – абсолютно документальны и многократно описаны в самых различных мемуарах и исторических исследованиях.
– Да-да, фру Густавсон, вы не ослышались, можете быть свободны до завтра. Мы с гостями сами справимся, не сомневайтесь! Все свободны!
Отпуская прислугу, Ганецкий не сводил взгляд с визитёра в инвалидной коляске, с подушки, лежащей на его коленях и с двух маленьких дырочек, появившихся на наволочке после того, как Воровский и Радек, проявив излишнюю нервозную активность, с простреленными коленями валялись на полу в соседней комнате под присмотром сообщницы этого жуткого человека.
Якуб Ганецкий.
– С вашими гостями всё в порядке? Никому не нужна помощь? – навострила уши служанка, услышав сдавленный стон из-за дверей спальни.
– О! Фру Густавсон, оказывается, шалунья! – улыбнулся «Горбачёв», все так же пристально глядя на Ганецкого. – Марта обычно справляется сама, но если вы желаете принять участие в начавшейся вечеринке, думаю, она будет не против, как и гости господина Фюрстенберга…
Служанка вспыхнула, покраснела до корней волос и ретировалась настолько стремительно, что даже через закрытые двери было слышно, как дробью стучат её каблучки по паркету.
– Михаил Сергеевич! – произнёс Ганецкий, – где вы так научились стрелять?
– На войне, Яков Станиславович, – произнёс Распутин, вытаскивая из-под подушки крохотный браунинг M1906. – Что? Узнали игрушку? Да-да, я уже имел честь побеседовать с вашей кузиной, и она любезно согласилась презентовать мне эту безделицу.
– Ловко, – сглотнув липкий, противный страх, произнёс Ганецкий, – выстрелов почти не слышно. Глушить стрельбу подушкой вас тоже учили на войне?
– Конечно. Война – это не всегда окопы, товарищ Ганецкий, – внимательно разглядывая революционера, сказал Распутин. – Мы с вами сейчас тоже на линии фронта. Согласны?
– Кто вы? Охранка? Контрразведка?
– Две попытки использованы, – усмехнулся Григорий, – не угадали. Разве эти организации когда-нибудь работали так, как я? Ответ отрицательный. Третью попытку берёте?