В кухне послышались шаги, это, верно, ходили его новые отец и мать. Он попытался представить себе их и вспомнил добрые лица хозяина Стенсэтры и его жены. Сколько раз он мечтал в Вестерхаге о таких родителях! С ним случилось чудо… Теперь у него есть свой дом, отец и мать.
Почему же он не радуется? Почему ему так грустно? Постепенно Расмус окончательно проснулся, и тут он почувствовал себя таким несчастным, каким ещё никогда не был после того, как сбежал из Вестерхаги. Сердце у него как-то странно сжималось, и от этого становилось до того тоскливо, хоть ложись и помирай. Он попытался думать о щенках, которых ему покажут, но и это не помогало, тоска не покидала его.
Оскар! Ну конечно, это по нему он тоскует до боли в сердце. А от этой боли есть только одно лекарство. Он должен увидеть Оскара, поговорить с ним, упросить его снова взять с собой бродить по дорогам.
Но теперь, поди, уже поздно. Оскар, наверное, уже ушёл. Расмус тут же представил себе, как Оскар шагает где-то далеко по дороге, один, при свете утреннего солнца. Нет, этого он пережить не сможет, но ведь теперь уже поздно!
Он соскочил с кровати с приглушённым криком и стал одеваться. Он так торопился, что пальцы не слушались его, руки дрожали, когда он застёгивал рубашку, и ноги никак не попадали в штанины.
Едва он успел одеться, как открылась дверь и вошла фру Нильссон. И зачем она только пришла, ведь сейчас у него не было времени на длинные объяснения!
– Я только пойду и скажу кое-что Оскару, – пробормотал он и промчался мимо неё.
– Так ведь Оскар, по-моему, уже ушёл! – крикнула она ему вслед. – Я видела, как он выходил из сеновала с полчаса назад.
Не видя ничего от слёз, Расмус сбежал вниз по лестнице и выскочил во двор. Он уже понял, что Оскар ушёл, но хотел убедиться в этом сам. Должен был окончательно понять, что надеяться не на что. Как сумасшедший он побежал через двор к хлеву, потом через мостик туда, где вчера вечером шёл Оскар. Расмус с трудом открыл большую дверь и вошёл на сеновал. После яркого солнечного света ему показалось, что в сарае совсем темно. Ничего не видя, он закричал:
– Оскар! Оскар!
Ответа не было, и мальчик начал громко всхлипывать. Глаза его уже привыкли к полумраку, и он таращил глаза на пустой сеновал. В Стенсэтре ещё не начали свозить сено на сеновал, и сарай был пуст. Оскара здесь не было.
Расмус захныкал, ему было так больно, что удержаться он не мог. Он разразился жалобным, отчаянным плачем, упёрся лбом в стену и плакал, даже не пытаясь успокоиться.
И тут, когда ему больше всего хотелось, чтобы его оставили в покое, дверь сарая распахнулась и на пороге показалась фру Нильссон. Расмус не хотел, чтобы она услышала, как он плачет. Он изо всех сил попытался подавить слёзы. Но всё было напрасно, его тело тряслось от рыданий. От стыда он закрыл лицо руками и прислонился к стене, слёзы просачивались между пальцами и текли по рукам.
– Это что ещё за печальные звуки, да ещё поутру! – услышал он голос за своей спиной.
Это был голос не фру Нильссон… а Оскара! Там стоял Оскар.
Расмус не помня себя бросился к нему и уцепился за его руку.
– Оскар, я хочу быть с тобой! Ты должен позволить мне остаться с тобой!
– Ну, ну, ну, успокойся, – ответил Оскар. – Давай сядем на солнышке и потолкуем.
И он вывел Расмуса из сарая, они уселись на мостках, прислонясь спиной к двери сарая. Оскар обнял Расмуса за плечи.
– Погляди-ка, Расмус, – сказал он, обводя рукой усадьбу. – Погляди, в какой богатой усадьбе ты будешь жить. Чуть погодя они повезут молоко, и ты поедешь с ними, и, когда вернётесь домой, пойдёшь поглядеть на щенят и будешь толковать со своими отцом и матерью.
– Я хочу быть с тобой, Оскар! – всхлипывал Расмус.
– Подумай только! Теперь у тебя есть свои собственные отец с матерью! Ведь ты их так долго искал.
– А я хочу бродяжничать вместе с тобой. Не мог бы ты быть мне отцом?
– Какой из бродяги отец? – рассердился Оскар. – Неужто ты хочешь, чтобы твоим отцом был бродяга?
– Да, такой бродяга, как ты, – пробормотал Расмус.
– Но ведь ты всё время говорил мне, что хочешь жить у красивых и богатых людей.
