Может быть, как раз на этой ступеньке они сидели с Хелен?
Стало холодно, и он свистнул собакам. Те одновременно повернули головы в его сторону.
* * *
Дождь был к лицу Кромарти. Старые канавы превращались в серебристые потоки, кирпичи, камни и черепица темнели от воды, листья вечнозеленых деревьев благородно сияли.
Кэшин остановился у кооперативного магазина, не выходя из машины, протер затуманенное боковое стекло и увидел, как мокрый толстяк толкает тележку супермаркета, хотя до него было далеко — целых четыре квартала, как двое мальчишек на скейтбордах явно прогуливают школу, как две женщины в бесформенных ситцевых хламидах спорят о чем-то прямо на ходу и, не соглашаясь друг с другом, сердито качают головами. Кэшин подумал, что никогда не понимал Кромарти, не знал, кто здесь держит все в кулаке.
О кулаке ему рассказал Синго.
«Это право бить, сынок. И еще право остановить того, кто бьет тебя. Вот это и есть кулак. Кулак — это ребята с миллионами и ребята, у которых ничего нет. Это ребята с тремя образованиями и ребята, которые в „Макдональдсе" меню прочитать не могут».
Конечно, кулак был у Бургойнов, когда их завод по производству двигателей давал работу половине города. Остался ли кулак у Чарльза после того, как завод продали? А зачем, собственно, он был ему после этого нужен?
Кэшин вышел из машины. Дождь намочил волосы, вода капала с бровей. В магазине он купил два мешка сухого собачьего корма, доехал до супермаркета, взял тележку и принялся кидать в нее все без разбору. За тем же молоком, хлебом или собачьей едой к Дерри Каллахану он теперь пойти не мог. Потом в рыбном магазине он купил еще несколько порций рыбного филе и направился в Кенмар.
На улице не было ни души, на миг утих ветер, и струи дождя начали падать отвесно. Нужно было еще купить мяса, и он остановился у магазина. За прилавком был новый продавец — толстый молодой коротышка с веснушчатым лицом и темными волосами. Они поздоровались.
— Отрежь-ка пару метров собачьей колбасы, — попросил Кэшин. — А Курт где?
— В Кромарти, у зубного.
— Помогаешь?
— Нет, постоянно. Похоже, для собак ничего нет, друг.
— Ну, давай что есть.
Парень взвесил колбасу, завернул ее в бумагу, положил в пакет.
— Теперь килограмма три костреца, — продолжил Кэшин. — Только от того куска, где уже кровь стекла.
Парень взял кусок, отрезал от него, сколько нужно, взвесил.
— Три триста пойдет?
— Возьму. Мясорубка чистая?
— Угу.
— Тогда проверни еще три кило мякоти. Только жира много не клади.
— А завтра сможете подойти?
— Занят, что ли?
— Ну, сейчас некогда.
— Тогда скажи Курту, что Джо Кэшин поищет другого мясника.
Парень постоял немного, подумал.
— Ладно, сейчас проверну, — сказал он.
Кэшин вышел, сел в машину, смотрел на дождь и думал, откуда он знает этого парня. Тот как раз заворачивал фарш, когда Кэшин открыл дверь.
— Ты ведь местный, да? — спросил Кэшин. — Как зовут?
— Ли Пиггот, — ответил он, неумело заворачивая толстыми пальцами фарш. — А вы не кузен Дугью?
— Точно. Знаешь Дугью?
— Не всех. С некоторыми в школу ходил.
— Ли Пиггот… А ты за наркотики в Кромарти не привлекался?
Парень моментально стал из розового багровым:
— Нет!
— Тогда, наверное, однофамилец. Мясник — хорошая работа, достойная. Люди ценят, когда мясник у них хороший. Они ему даже доверяют.
«Ты полицейский? Полицейский, — мысленно сказал себе Кэшин. — Вот и работай, создавай в своем поселке хорошую жизнь. Запугивай, устрашай…»
Последняя остановка — Порт-Монро. В участке царило запустение. Он вошел, посмотрел на свой стол: там лежал конверт со страницами факса от Дава.
Пора домой — впереди было целых пять недель отпуска. Дождь перестал, разгулялось, везде было чисто и свежо. Как много можно расчистить и построить за пять недель?
Ребб работал в саду. Он раскопал низкую дренажную стенку.
— Вот это да! — сказал Кэшин. — Что, эльфы, что ли, под дождем работали?
— Скажешь тоже — работа! Мне дождь не мешает.
— А мне мешает.
— Ну, так ты полицейский. Откуда тебе о работе-то знать. Для вас расстегнуть молнию — уже работа.
— Ты, видно, хорошо с Берном ладишь. Нахватался…
Они проработали часа два, откопали двадцать метров каменной кладки и остатки кованых железных ворот.