— Давайте о заборе, — сказал Кэшин.
— Вы отрезали больше метра от моего участка, — заявила она. — Позовите своих землемеров, если не доверяете моим.
— Вас ведь не это волнует. Вы думали, что участок идет до ручья.
— Да, это совсем другое дело. Детектив Кэшин, я хочу, чтобы забор, который вы так поспешно…
— Ладно, я продам вам полосу вдоль ручья.
Это как-то само собой сорвалось у него с языка.
Хелен даже отпрянула:
— Так вот оно что! Вы с агентом — друзья?
Кэшин почувствовал, что краснеет.
— Забудьте, — ответил он. — До свидания.
Он уже дошел до двери, когда она сказала:
— Подождите, Джо! Не уходите, пожалуйста.
Он отвернулся, страшно стесняясь своих алых щек, боясь встречаться с ней глазами.
Она подняла руку:
— Простите… Беру свои слова обратно. И за то, что тогда, вечером, наговорила всякого, тоже извините. Это было неправильно…
Сначала обдала презрением, а теперь чуть ли не сдается… Он совсем растерялся.
— Ну что, мир? — спросила она.
— Мир. Да.
— Вот и хорошо. Садись, Джо. Мы ведь некоторым образом знакомы, так? Давай начнем сначала.
Кэшин сел.
— Хочу кое-что спросить о Донни.
— Что?
— Так, одну вещь… Это лишь недавно выяснилось и теперь не дает мне покоя.
— Что такое?
— Вот эта погоня, преследование… не знаю, как правильно. Это из-за часов, которые пробовали продать в Сиднее, верно?
Кэшин чуть не сказал «да», но тут ему вспомнился Бобби Уолш. В ее словах ему послышалась политика, россказни про трех казненных черных ребятишек. Бобби Уолш не собирался оставлять просто так этот огромный политический капитал. Она пыталась его использовать.
— Это надо спросить следователя, — сказал он. — Как там Бобби Уолш?
Хелен Каслман закусила губу, отвернулась. Он залюбовался ее четким профилем.
— Дело не в политике, Джо, — произнесла она. — Дело в мальчиках, в их семьях… В Даунте. В справедливости, наконец.
Он молчал, будучи не в состоянии разобраться, во что ему верить.
— Джо, а полицейские вообще думают о таких вещах, как справедливость? — продолжала она. — Или правда? А может, у вас как в футболе — все, что ведет к победе, — правильно?
— Полицейские думают примерно так же, как адвокаты, — ответил Кэшин. — Только почему-то не богатеют, да убивают их чаще. Почему так?
— Мать Донни говорит, что сестра Кори Паскоу рассказывала своей матери, будто у Кори были часы, дорогие…
— Когда?
— Где-то год назад.
— Ну, кто же знает, что там было у Кори? — Кэшин услышал в своем голосе жесткие нотки. — Часы или что-то еще…
— Так ты будешь что-нибудь делать?
— Это не в моей власти.
Она замолчала, смотрела пристально, не мигая. Ему хотелось отвести взгляд, но он не мог.
— Тебе что, совсем неинтересно?
Кэшин уже хотел было повториться, но вспомнил про Хопгуда.
— Если тебе так будет легче, я поговорю с сестрой Кори, — сказал он.
— Я попрошу ее прийти сюда. У нас тут рядом свободный офис.
— Нет, не сюда.
И правда, это было не самое подходящее место.
— Она боится полицейских. Почему, интересно?
В начальной школе с ним вместе учился мальчишка из семьи Паскоу.
— Спроси, знают ли они Берна Дугью, — сказал Кэшин. — Скажи им, что полицейский — двоюродный брат Берна.
В газетном киоске он купил номер «Вестника» и открыл его, когда остановился у светофора.
КУРОРТУ В УСТЬЕ БЫТЬ!
Совет принял план строительства со сметой 350 миллионов
Он читал на ходу. Подтянутый, загорелый Адриан Файф собирался развернуть строительство, если получит разрешение экологической комиссии. Ни о подъездных путях, ни о покупке лагеря «Товарищей» у семейства Бургойнов не было сказано ни слова.
* * *
Кэшин увидел их сразу, как только обогнул старый склад, где раньше хранили шерсть, — двое рослых мужчин и женщина стояли у края мола. Он остановил машину, вышел, засунул руки в карманы куртки и зашагал навстречу ветру, пахнувшему солью, рыбой и дизельным топливом.
Доски на молу были старые, покрытые сеткой глубоких трещин, а в расщелины между ними можно было спокойно уронить охотничий нож и даже увидеть, как он, падая, сверкает в воде. Кроме них тут было еще трое: мужчина с маленьким мальчиком рыбачили, сидя бок о бок, касаясь друг друга руками, да старик, закутанный, как кочан капусты, оперся локтями о парапет и тоже держал удочку. Спасаясь от холода, он натянул вязаную шапочку по самые брови; из серой щетины торчал острый красный нос.
