— Опять пришел!
Прямо перед ним возник Дерри Каллахан с масляными пятнами на лице, в застегнутом на молнию кардигане, едва сходившемся на огромном пузе.
— Наконец-то вы, ребята, не зря свои деньги получите, — произнес он.
Кэшин огляделся, почуял вонь перегара, заметил поросячьи красные глазки Каллахана, редкие пряди жирных волос, зачесанные кверху на лысый череп.
— Ты о чем это? — поинтересовался Кэшин.
— Да об этих двух черномазых из Даунта. Жалко, не целый автобус настреляли.
Ни минуты не раздумывая, Кэшин перекинул банку мясного собачьего корма с гороховой подливой в правую руку, слегка развернулся и ударил Дерри прямо по лицу, не сумев как следует размахнуться, потому что стоял слишком близко. Боль была такая, что ему показалось, будто он сломал себе пальцы.
Каллахан отступил на два небольших шага, медленно опустился на колени, молитвенно сложил руки, закрыл ими лицо. Из-под ладоней заструилась кровь — сначала красная, а потом почти черная, подсвеченная неоновым огнем рекламы.
Кэшину хотелось врезать ему еще раз, но он только швырнул в него пакетом молока. Пакет просвистел мимо головы Каллахана. Кэшин шагнул вперед, собираясь пнуть торговца, но что-то его остановило.
Уже в машине Кэшин заметил, что продолжает держать в руке банку консервов. От удара банка погнулась. Он швырнул ее на заднее сиденье.
Ребб услышал звук мотора, увидел свет фар. Собаки запрыгали, рванулись к нему, большие уши трепыхались на бегу. Он потрепал их по головам, хотя руки и ныли от боли. Собаки вертелись у него между ног, просили приласкать еще.
— Я уж думал, ты куда смылся, — сказал Ребб. — Оставил меня тут со своими чокнутыми собаками и всеми делами.
* * *
Собаки подняли Кэшина задолго до рассвета. В полусне он прошел через спальню, запустил их в холодную темную комнату, опять лег. Они принялись шарить по кухне в поисках еды, ничего не нашли, вернулись к нему и забрались в постель. Совсем разбаловались.
Кэшин не обращал на это внимания. Собаки ложились на него, пихали носами, клали свои легкие головы ему на ноги. Он снова заснул, резко проснулся, разбуженный скрипом металла о металл, приподнял голову, напряг шею, прислушался.
Нет, приснилось… Собаки давно почуяли бы что-то необычное. Но сон ушел. Он лежал на спине, чувствовал, как ноют пальцы правой руки, и прислушивался к печальному шелесту предрассветного ветра.
Мальчишки в пикапе.
В тех же обстоятельствах я принял бы то же самое решение.
Все закончилось гибелью двух молодых людей.
Перед этим разговором в душной комнате до него не доходило, что между истекшими кровью и погибшими подростками и его телефонным разговором с Виллани существует прямая связь.
Ты не преувеличиваешь? Всего-навсего три пацана в пикапе. Что здесь сложного?
А что изменилось бы, если бы Хопгуд поговорил с Виллани? Проигнорировал бы Виллани совет, услышь он его непосредственно от Хопгуда?
Не важно, насколько неуклюже они провели бы задержание мальчишек дома, но по крайней мере не было бы двух трупов.
Он попробовал переключиться мыслями на другое.
Отремонтировать взорванный дом Томми Кэшина, который лежит в руинах чуть ли не со времен Первой мировой. Дурацкая мысль! Ничего не получится, он только впустую потратит время и в конце концов бросит эту затею. Руками он работать не умел, в жизни не уложил ни одного кирпича. И как вообще такое пришло ему в голову?
Он впервые задумался об этом, гуляя как-то с собаками у заброшенной стройки. А однажды утром, по дороге на работу, он повстречался на перекрестке с Берном. В кузове его «доджа» громоздилась груда старых, грязных красных кирпичей. Рядом с Берном сидел древний старикан по прозвищу Колло. Он занимался тем, что отбивал цементную грязь с кирпичей, целыми днями сидел в туче серой пыли, насвистывал себе сквозь дыры меж зубов и сосредоточенно колотил по затвердевшему раствору.
Они остановились у обочины, вышли. Берн перешел дорогу, пыхтя сигаретой.
— Рановато ты что-то, — сказал Кэшин. — По ночам, что ли, дома рушишь?
— Что вы, лентяи, понимаете в честном труде? — ответил Берн. — Только и знаете, что задницы себе нажирать.
