Допрошенный оплошавший городовой, пропустивший пьяного как сапожник отставного брандмейстера к памятнику, только руками разводил:«А я думал, мужик с полным ведром… хорошая примета…»
А потом выпускники Александровских мореходных классов, кончившие курс наук, и по сему случаю «удостаиваемые в кондукторы корпуса флотских штурманов», ежегодно в ночь после выпуска на него тельняшку одевать стали… и нет чтобы новенькую – обязательно и старую, и рваную!
Потому как выпускники должны были еще два года отплавать на кораблях, и только после этого (со сдачей дополнительных экзаменов по теории и практике) получали наконец чин прапорщика по адмиралтейству… а до того числились в нижних чинах, «чёрной костью» – и каждый гардемаринишка мог им свободно «Ты-кать»… хотя изучались в классах Закон Божий, арифметика с алгеброй, геометрия (плоская и сферическая), навигация, астрономия, геодезия и география, физика, механика, артиллерия, история (русская и всеобщая), русский язык и чистописание, английский язык, рисование, черчение и корабельная архитектура. На лето старшие кадеты отправлялись на корабли Сибирской флотилии для практических занятий, а младшие оставались на казарменном положении при училище (напомню, что училище это было военным, хотя готовило штурманов на торговые суда) – «практические же занятия состояли в следующем: править рулем, бросать лаг, брать пеленг и углы, вести шканочный журнал, прокладывать на карте, делать астрономические наблюдения, вычислять широту, долготу и склонения компаса; также производить: топографическую съемку, морскую опись и промер, снимать виды берегов и составлять исторические журналы.» Не каждый, далеко не каждый выпускник Морского Корпуса такими знаниями, а особливо – умениями, мог обладать…
В Морском Корпусе на бронзового Нахимова гардемарины-выпускники, поименованные в мичмана, тоже тельняшку одевали – и кадеты не могли это не знать! И не могли не знать – что ТАМ – тельняшка была новая, чистенькая…
Всё теперь понятно? А Невельскому -то от этого не легче…
А сейчас – посередь зимы – выпуска не предвиделось… а на памятник какой-то супостат опять покусился!
На этот раз – он платочек бабий нацепил… и губы кармином накрасил…
«Вот, извольте… беленький, и даже с вышивкой – бабочка над цветочком…»
«Э-э-э… это нэ платочек.»
«А что тогда?»
«Видите ли, в Японии невесте, кроме длинных золотых шпилек, надевают налобник – цуно-какуси – из белого шелка. По поверью, он должен скрывать „рога ревности“, якобы проростающие у каждой девушки, как только она станет супругой – ну, не тебе, Петя, мне это рассказывать… В смысле, ты же в Восточном Институте учился! Хе-хе. Да, определённо цуно-какуси, смотрите, какой крой интересный… Вот это самое – и повязали…»
«Экое декаденство, Владимир Иванович, Вы не находите? Из пустой забавы такую дорогую вещь выкинуть…»
«Ну, где там наш пациент? Преступим, Петя, к операции? Каков предварЫтельный диагноз, коллЭга?»
«Да что там, Вася – предлагаю начать с массажа почек… Владимир Иванович, посидите покамест в дежурке, „Русский Инвалид“ почитайте… а мы пока инвалидом японским займёмся…»
«А он что – инвалид?»
«Кто, японец? Вот уж не знаю… но ежели будет упираться рогом – определённо им станет…»
… Через час Семёнов, вдруг с ужасом осознавший, что он, перелистывая страницы старейшего военно-исторического журнала, как-то машинально съел все доверенные ему шкуркинские пирожки – всё ещё продолжал прислушиваться к ритмическим, глухим ударам – точно по бетонному полу хлестали скрученной в жгут простынью… причём прачки работали очень добросовестно.
Наконец из коридора вышли Шкуркин и князь Сацибели – усташие, взмокшие от пота…
«Ну что… указанный субъект – обыкновеннейший ронин…»
«Кто-кто?»
«Да… – князь щепочкой начертил на крышке стола что-то вроде, – ро:нин, буквально, „блуждающие волны“, бродячий самурай… бесхозный, в смысле – не имеющий сюзерена… решил было он, будучи без средств к достойному существованию, обратится к дайме Тёсу, но получил отказ. Из-за этого, не желая служить кому-либо другому и оставаться в ненавистном положении ронина, решил убить себя. Пришёл это он на могилу „Сорока семи ронинов“, достал любимую катану, коврик постелил… Да тут обратился к нему некий господин – говорит, раз тебе всё одно помирать – лучше тебе быть благородно убитым во имя Отчизны! Долг – тяжелее горы, смерть легче пуха… и всё такое!