Пестрый попугай -ара, сидя на шельмовом плече, теребил его рыжие бачки…
Впрочем, те, кто не видел его торжественный приход (машинная стояночная вахта и Петровский в лазарете) – сразу его приход прочувствовали…
«Это что?!» – спросил Старший офицер, собиравшийся снять пробу, возя серебряной ложкой в странной субстанции, напоминающей плохо разваренный клейстер.
«Как что? суп-кандей из бычачьих мудей!» – отрапортовал разъярённый кок…
Уж на что Семёнов был после владивостокской эпопеи закалён, да и то не сдержался, выплюнул…
«Ты что сварил, гнида?» – ласково переспросил его старпом.
«Что привезли на борт, то и сварил. Субпродукты! Ревизор распорядился…»
…«Послушайте, лейтенант… я приказал вывалить сегодняшний обед за борт!»
«Что, и раковый суп тоже?!»
«Как? А, Вы про обед кают-компании… нет, я про обед для матросов…»
«Напрасно. Только лишний перевод продуктов.»
«Это бычьи яйца вы продуктами называете?»
«Да, а что? Эти скоты, матросня, это вонючее быдло – всё схавают…» – и фон Шельм невинно заморгал голубыми глазками…
Крепко взяв лейтенанта за шиворот, Семёнов слегка повозил его конопатым остзейским личиком по столу:«Еще раз такое повторится – полетите за борт сами! Честь имею…»
… Когда старпом вышел, фон Шельм вытер с носа кровь белоснежным батистовым платочком, достал из папочки чистый лист бумаги и аккуратно написал:«Во Владивостокское крепостное жандармское управление. Довожу до Вашего сведения, что старший офицер…»
… Впрочем, что там попугай… который, кстати, в глазах Семёнова себя крепко реабилитировал. Случилось это, когда Берлинский в очередной раз нудно разглагольствовал в кают -компании… ну не плавал Александр Янович на настоящих кораблях, кроме морской практики в гардемаринах! Невдомёк ему было, что в кают-компанию командир должен был быть обязательно приглашён! Но, поскольку до сю пору командовал он только катером, да и то гребным, на котором кают -компании быть не может по определению, самолично являлся к чаю… и нудил, нудил, нудил… Пока с грозным криком «Пенензы!!!» не пролетел над его тщательно зачёсанной плешью шельмовский попугай и не насрал ему (совершенно точно!) прямо в чашку… прямо на лету!
На борт «Лены» взбирались и иные звери…
«Ubi bene, ibi patria!» – этот парафраз цитируемых Цицероном в «Тускуланских беседах» слов отправлявшегося в изгнание Тевкра (Пакувий, трагедия «Тевкр», изд. Сципион и Шмулевич, Город, тысяча двести первый год от основания Города) был жизненным принципом гордого польского шляхтича Рыдз-Смиглы…
То есть там родина – где хорошо…
Приходит привислянский шляхтич в галерею Третьякова… подходит к картине «Три богатыря» и спрашивает: «Ну что, пся крев, сидишь?»
Илья Муромец, не отрывая ладони ото лба:«Вот, сижу, смотрю…»
«Пше прашем, что смотришь?»
«Да вот, смотрю, где русскому человеку жить хорошо…»
«И где же вам, лайдакам, жить хорошо?»
«Да там, где вас, пшеков, нет!»
«Э, где нас нет-то?»
«Да вот сижу… Смотрю…»
… Но первым на палубу – впереди Рыдз-Смиглы, поднялся бульдог!
Вообще, моряки любят животных… в дальнем плавании так приятно приласкать добрую, невинную зверушку. Поэтому держат – кого угодно, от павианов до галапагосских черепах… вот, на «Смоленске» старпом у себя в ванной удава держал, и поил его из бутылочки гоголем-моголем.
Но курносый, сопящий зверь мало того, что не говоря дурного слова, вцепился в лодыжку боцмана – поощряемый хохочущим хозяином, но и тут же нагадил на шканцах, в святом месте…
Надо сказать, что кот Рыжик гадил только в строго отведенном для этого месте – в песок пожарного ящика (правда, любил выкладывать задушенных крыс на столе в кают-компании, прямо у места старпома – докладывал, что не зря ест свой хлеб).
Так что пёсика боцман не полюбил – а за ним и вся команда…
Хозяин тоже не снискал матросской любви, главным образом тем – что начал матросов бить! Просто так… потому что мог это делать…
И бил он их до тех пор – пока над его головой, когда он стоял у борта – не просвистел сорвавшийся со стопоров шлюпочный выстрел…
«Похоже, это была чёрная метка!» – пошутил Семёнов… а может, и не пошутил…
Остальные г.г. офицеры были… просто были… ни рыба, ни мясо…