Итак, неприятельские броненосцы беспрепятственно маневрировали к югу от Ляотешана и, приходя в определенную точку, не торопясь, как на ученье, разряжали по нам свои 12-дюймовыя пушки, а находившаяся под расстрелом крепость и эскадра – безмолвствовали.
Казалось бы у последней было еще одно средство избавиться от такой тяжелой и обидной роли – выйти в море, но… владея 7 лет Порт-Артуром, мы к началу войны не только не сумели закончить широко разрекламированного углубления его внутренних рейдов, но даже и самый выход в море был доступен большим судам только в полную воду.
Во время отлива боевые суда эскадры были заперты в гавани самым непобедимым врагом – мелководьем. 26-го февраля малая вода в Порт-Артуре приходилась около 9 ч. утра, и вот почему именно этот момент японцы избрали началом своего первого опыта бомбардировки с моря.
Случалось ли вам, в тяжелом сне, чувствовать, как на вас надвинулось, над вами нависло что-то страшное, роковое и в то же время легко отвратимое, если бы вы были свободны в своих действиях, сила, которой вы могли бы с успехом противопоставить свою силу, если бы это было в вашей власти?… Но вы ничего не можете; все ваши чувства как будто парализованы, только мысль работает, но и ее вы стараетесь заглушить, потому что вся она сосредоточилась на одном неразрешимом вопросе: пронесет или не пронесет?…
Приблизительно такие ощущения переживали мы 26 февраля, стоя под расстрелом.
Я намеренно употребил это слово «расстрел», как наиболее ярко характеризующее наше тогдашнее положение. Это не была бомбардировка. Бомбардировка – тот же бой. Правда, осаждаемый, обыкновенно находится в более тяжких условиях, нежели осаждающий, и несет большие потери, но все-таки не лишен возможности защищаться. Для самочувствия участников боя важны не конечные его результаты, а сознание возможности ответить ударом на удар. Здесь же, с одной стороны – была просто учебная стрельба, вполне безопасная, даже обставленная всем возможным комфортом, а с другой – люди, изображавшие собою живые мишени.
Это было первое мое боевое крещение, но я не стану утруждать читателей передачей того, что я думал, чувствовал. В нашей литературе после войны оказалось столько охотников анализировать и печатно поведать публики свои ощущения под огнем, что мои, пожалуй, будут совсем лишними. Ограничусь описанием событий и наблюдений над окружающими, которые я заботливо заносил в свою записную книжку.
Не берусь судить и догадываться, как отнесся бы личный состав эскадры к «расстрелу» 26 марта недели две тому назад, думаю однако, что подъем духа, вызванный прибытием Макарова и в особенности недавний, описанный мною, эпизод переноса «флага» на «Новик» имели огромное значение.
Конечно не только на «Амуре», но и на любом броненосце не было такого уголка, где можно было бы считать себя в безопасности от 12-дюймового снаряда, свалившегося чуть ли не с неба, но даже и обыкновенный борт или непроницаемая переборка служили уже достаточной защитой от мелких осколков тех снарядов, которые рвались по близости. Вывод отсюда довольно ясный – следовало бы прекратить всякие работы и занятия и всем спрятаться вниз.
Однако ни на одном корабле так не поступили. Я говорю, разумеется, о тех кораблях, за которыми мог наблюдать, но в Западном бассейне мы стояли на бочках так тесно, что между линиями промежутки были меньше 100 сажен, а между кораблями той же линии – от 20 до 30 сажен, и наблюдать приходилось весьма многих; притом же паника так заразительна, что если бы и вне нашей видимости кто-нибудь поддался ей – это моментально передалось бы массам. Ничего подобного не было. На судах и в порту жизнь шла своим обычным порядком. Казалось, что, признав невозможность сопротивляться, все молчаливо решили делать вид, что не замечают падающих снарядов, не обращают на них внимания. Трубы мастерских порта выбрасывали к небу клубы дыма и пара, портовые баркасы перетаскивали баржи и плавучие краны, сновали взад и вперед паровые катера, то в одиночку, то с гребными шлюпками на буксире.
В 10 ч. утра, как обычно, паровой катер повез рабочим партиям, отряженным для устройства батарей на сухопутном фронте, обед, исполнил поручение и вернулся, но когда пристал к трапу, то одного из прислуги вывели под руки
