Граф молчал. Орлена отошла от стола и встала, слепо глядя в сад сквозь выступившие на глазах слезы.
— Прихожане церкви Святого Иакова — единственные, кто пытается что-нибудь сделать, — продолжила она. — Они помещают детей своего прихода не в работные дома, но в тщательно отобранные коттеджи на Уимблдон-коммон. — Девушка снова помолчала, пытаясь совладать со своим голосом. — Няньке платят три шиллинга в неделю за каждого из пяти или шести порученных ей детей, и выплачивают премию, если дети пребывают в добром здравии. — С трудом сдерживая слезы, Орлена добавила: — Надо ли говорить, что, поскольку денег у прихода очень мало, они могут заботиться лишь о сравнительно небольшом числе детей? Я дала викарию пятьсот фунтов, а потом, вернувшись сюда, я подумала, что была… такой же скупой… как папа. — Она развела руками. — Мне достаточно было посмотреть на этот дом и его обстановку, чтобы понять, что сотни — а возможно, тысячи — детских жизней можно было бы спасти на то, что тратится на картины, мебель, еду и слуг. И мне стало стыдно, что я имею так много, когда они так… мало. Поэтому я вернулась туда на следующей неделе и… дала викарию еще… пятьсот фунтов.
Когда она умолкла, в комнате повисла тишина. Наконец граф произнес очень тихо и совсем другим тоном:
— Простите меня, Орлена.
Девушка ответила не сразу. Ей трудно было говорить.
— Я никогда не… прощу вас за то, что вы… подумали. — Она быстро повернулась, и граф увидел слезы, бегущие по ее щекам. — Когда вы… поцеловали меня, — непоследовательно заговорила девушка, — это было… воплощение… всего… красивого и… совершенного. Это было подобно… музыке… это было чудесно и хорошо. Но теперь, после ваших слов, это стало казаться неправильным и… ужасным, и я… ненавижу вас!
Слезы застилали ей глаза, не давая разглядеть лицо графа, и не в силах больше сдерживать эмоции, Орлена повернулась и выбежала из комнаты.
Она пронеслась по коридору, вверх по лестнице в свою спальню, заперла дверь, бросилась на кровать и разрыдалась так, словно сердце ее было разбито.
Девушка плакала долго. Но постепенно, судорожно всхлипывая, она смогла собраться с мыслями и лишь тогда поняла с полной ясностью, как оскорбил ее граф и в чем он ее заподозрил.
— Как он мог? — спросила себя Орлена.
С самой первой их встречи граф считал, что она ведет себя дурно и предосудительно. Но она никогда не могла предположить, что он действительно подумает, будто у нее есть любовник, которому она дает деньги, мужчина, которого ей стыдно признать публично. Это было настолько унизительно, что Орлена почувствовала себя втоптанной в грязь.
— Я хотела нравиться ему, я хотела, чтобы он восхищался мной!
Девушка вспомнила, каким восторгом и чудом был для нее его поцелуй, тогда как для графа он значил только что-то дешевое и случайное.
Слезы снова хлынули рекой при мысли о том, как великолепно всегда выглядит граф и как она восхищалась им и доверяла ему до сих пор, несмотря на свой страх.
— Я хотела нравиться ему, — повторила девушка и горестно замолчала.
Орлена вдруг поняла, почему ее так расстроили подозрения графа и почему ей казалось, будто весь мир рухнул из-за того, что он сердит. Девушка боролась с убеждением, которое медленно проникало в ее ум.
— Это неправда! Это не может быть правдой! — прошептала она.
Но даже протестуя, Орлена знала, что это неопровержимая истина. Она любит графа!
— Ну разве это не абсурд? — попыталась она спорить. — Граф не испытывает ко мне ничего, кроме презрения. Он женится на красивой леди Аделаиде. Он беспокоится, чтобы я не попала в глупое положение, лишь потому, что он мой опекун. Я только помеха, надоедливая девчонка, которая вечно совершает ошибки и все делает не так.
Девушка знала все эти доводы, но знала и другое: ее сердце забилось быстрее по пути в библиотеку, потому что граф хотел ее видеть.
Эти обвинения так глубоко ранили Орлену именно потому, что исходили от него.
Выскажи кто-нибудь другой столь оскорбительные предположения, когда у нее имелось такое идеальное объяснение, девушку бы это страшно рассердило, но она бы не испытывала такого огромного, всепоглощающего страдания, как сейчас.
