Анджелина подумала.
— Нет, — призналась она. — У меня всегда был отвратительный вкус в одежде. В основном он сосредоточен на шляпках. Я еще могу иногда принять совет насчет платьев и других предметов туалета. А иногда нет. Но шляпки я всегда выбираю сама!
— Кто говорит, что у вас отвратительный вкус? — спросил Эдвард.
— Кроме моих братьев? Ой, да все. Мои гувернантки — все до единой.
Она мельком взглянула на Эдварда и снова подняла зонтик над головой, но тут же передумала и положила его на колени.
— Моя мать.
И он внезапно понял кое-что про нее — нечто, чего предпочел бы не знать. Где-то глубоко под ярким шумным блеском, бывшим Анджелиной Дадли, скрывалась ранимость.
Говоря «моя мать», она буквально прошептала эти слова.
Ее мать сказала, что у нее дурной вкус? Ее мать, бывшая исключительной красавицей и обладавшая безупречным вкусом? Эдвард ее помнил. Да разве ее можно было забыть, раз увидев?
— У вас прекрасные шляпки, леди Анджелина, — произнес он. — И эта тоже. И та, что вы надевали утром, катаясь верхом по Роттен-роу. Она тоже одна из четырнадцати?
— Та? — переспросила Анджелина. — О нет. Это старая шляпка, и я надела ее, чтобы не замочить волосы перед представлением королеве. Старая любимица.
— Она привлекла внимание, — заметил Эдвард. — И о ней тоже будут много говорить. Осмелюсь заметить, и об остальных тринадцати тоже, как только вы их наденете, даже о розовой, если ее оттенок хоть немного похож на оттенок того платья, в котором вы были по пути в Лондон.
— Почти совершенно такой же, — ответила Анджелина и рассмеялась. — Все будут говорить, какой у меня отвратительный вкус. Но мне все равно. Я люблю свои шляпки.
Эдвард повернул двуколку на дорожку, идущую параллельно прудам Серпентайна.
— В конечном итоге, — произнес он, — только это и имеет значение. Главное, что вы их любите. И со временем произойдет довольно странная вещь: постепенно ваши шляпки начнут ассоциировать с вами, и люди начнут жадно ждать новых. А некоторые станут ими восхищаться. Кое-кто даже будет завидовать и подражать вам, потому что решит, будто именно шляпки придают вам живость и блеск, так отличающие вас от всех остальных. И разумеется, ошибутся. Шляпки ничего не добавят к их характерам. Вы не должны отступать и прислушиваться к тому, что остальные считают модным и сделанным со вкусом, если вы предпочитаете что-то другое. Лучше быть законодателем моды, чем ее скучным подражателем.
Боже праведный, неужели он и вправду верит в то, что говорит? Или просто дает ей ужасный совет?
— Даже если никто за мной не последует? — спросила Анджелина, глядя на него смеющимися глазами.
— Даже в этом случае, — подтвердил он. — В этом параде вы будете единственным участником. Зато смотреть на вас будут все. Каждый любит парады.
Улыбка Анджелины смягчилась. Она резко повернула голову и посмотрела перед собой. Эдварду приходилось следить за лошадьми и за дорогой — на ней опять появились экипажи. Но он все равно отчетливо ощущал, что глаза Анджелины блестят вовсе не от смеха. И когда она заговорила, в голосе смеха тоже не было.
— Я на всю жизнь запомню то, что вы мне сказали. Я буду законодательницей мод, даже если никто за мной не последует.
— Кто-нибудь обязательно последует, — отозвался он и понял, что прав. Это в природе лидера.
Они одновременно повернули головы, и взгляды их встретились. В глазах Анджелины блестели слезы. Они не вскипали и не собирались переливаться через край, но все равно были.
И вдруг, как раз перед тем, как Эдвард снова перевел взгляд на дорогу, в глазах Анджелины заплясали озорные искорки.
— Но вы так и не ответили на мой вопрос. Нравится вам моя шляпка, лорд Хейворд, или нет?
— Я думаю, это самая отвратительная вещь из всех, когда-либо мной виденных, — сказал он. — За исключением, пожалуй, той, в которой вы тогда ездили верхом.
Анджелина весело расхохоталась. Многие головы тут же повернулись в их сторону, а Эдвард невольно улыбнулся.
Боже милостивый, неужели он начинает испытывать к ней симпатию?
Да это же ходячая болтливая катастрофа! Она последняя женщина на земле, отношения с которой требуются такому степенному и серьезному старикашке, как граф Хейворд.
