Я встал и обнаружил, что все вокруг словно вымерло. Марта и Элоиза исчезли, и мне на секунду показалось, что они испарились. Я прошел в дом. Никого. Но когда я вошел в гостиную, все объяснилось. Марта и в самом деле не теряла даром времени, пока я исследовал состояние здоровья нашего друга Чика.
Элоиза сидела в глубоком кресле, но совсем не так комфортно, как привыкла. Ее руки были связаны за спиной какими-то кусками серой ткани. Прическа ее напоминала воронье гнездо, по щекам текли слезы.
Куски серого шелка — это было все, что осталось от ее платья. На ней теперь был только бюстгальтер из черных кружев, с трудом удерживающий ее мощную грудь, черные трусики и черные шелковые чулки. Ее вид напоминал о героях фильмов ужасов эпохи немого кино. Рядом с ней стояла запыхавшаяся, но вполне довольная собой Марта.
— Я думаю, что это удержит ее на месте, пока я буду убивать этого подонка там, наверху. Мне очень понравилось, как ты обошелся с вышибалой. Надеюсь, что он получил на всю катушку.
— Он жив, но потерял всякий интерес к событиям, — ответил я, — и надолго. — Я посмотрел на слезы, которые текли по щекам Элоизы. — Что ты прыснула ей в глаза?
— Очень дешевый одеколон. Щиплет ужасно, но штука безвредная. Она будет плакать до тех пор, пока не вымоет его из глаз слезами. Ничего, когда я закончу наверху, она еще не так заплачет. Можешь мне поверить.
Но, как говорится, займемся делом, Дэнни. Я поднимусь наверх. Ты намерен пойти со мной?
— Ты думаешь, я тебе буду нужен?
— Нет, но я подумала, что тебе, может быть, захочется посмотреть.
— Я ненадолго останусь здесь. Если у тебя будут трудности, то тебе стоит только позвать меня.
Марта нагнулась и резким жестом оборвала у Элоизы одну из бретелек. Мне показалось, что Элоиза заплакала еще сильнее, если это только было возможно.
— Настало время отправить ее на живодерню, — задумчиво сказала Марта.
— К живодеру? — не понял я.
— Это место, куда в Англии отправляют старых лошадей, — весело пояснила она. — Ну, когда они уже ни на что не годны, но из них еще можно сделать много нужных вещей.
Марта быстро вышла из комнаты, а я почувствовал нечто вроде жалости, когда посмотрел на слезящиеся глаза Элоизы. Я пошел к бару, намочил в воде платок и вернулся, чтобы вытереть ей лицо и глаза.
— По-прежнему щиплет?
— Нет, — ответила она. Страшная злоба в ее голосе заставила меня отступить назад. — Это вы ей сказали, не так ли, Бойд?
— Что ее муж провел здесь неделю? Теперь, когда вы это произнесли, мне кажется, будто что-то подобное было.
— Вот что я хочу вам сказать... Как ни странно, но на нее я не сержусь. На ее месте я поступила бы так же. Но вы... вы! — Ее дыхание внезапно стало быстрым и свистящим. — Вы все разрушили ко всем чертям! Вы это понимаете, кретин? Глупец!
— Моя драма заключается в том, что я так и не узнал, что надо разрушать, а что не надо. Постепенно я начинаю это понимать, но не сразу же.
— Я буду плясать на вашей могиле, — пообещала она.
— Только не забудьте надеть тот же ансамбль, что на вас сегодня, — умоляюще произнес я. — Это действительно здорово, Элоиза! Вы словно сошли со старой грязной почтовой открытки, выпущенной во Франции.
Она наградила меня эпитетом, делавшим меня гигантом в некоторых делах. Я вышел из комнаты под аккомпанемент разнообразных, но одинаково нецензурных возгласов.
Я решил исследовать нижний этаж. Через элегантную столовую я прошел не замечательно оборудованную кухню, потом в комнату с большой кроватью — вероятно, спальню Элоизы.
Затем я обнаружил небольшую отдельную квартиру — гостиную, спальную комнату и ванную. Я прошел гостиную и заглянул в спальню — она тоже была пуста. Из ванной доносился шум льющейся воды — это показалось мне обнадеживающим.
Я толкнул дверь. Работал душ. Я отодвинул панель из матового стекла и залюбовался. Она стояла ко мне спиной, и шум падающей воды заглушил звук открывающейся панели. Несколько прядей светлых волос выбились из-под купальной шапочки. Округлые ягодицы радовали глаз, так же как и точеные щиколотки и гладкие бедра. Это была живая картина, от которой не хотелось отрывать глаза.
