— В чем дело? — возмутился Острэндер. — Я лично в списке был.
Ну и болван же этот Острэндер.
— Ну разве я не был первым в списке? — выкрикнул солдат срывающимся голосом.
— Почем я знаю, — ответил Острэндер, — может, был, а может, и не был.
Стоявший под дождем солдат рывком, повернулся к лейтенанту:
— Ну, честное слово, я был первым в списке. Этот парень из нашей эскадрильи, тот, который сидит в канцелярии штаба, знаете, чернявый такой, вот он как раз только-только стал составлять список, как я уже записался. Я самый первый!
— Ну ладно уж, черт с тобой, садись! — вдруг рявкнул лейтенант.
Парень залез в кузов, ребята быстро освободили ему место, и мы поехали.
— Сержант, — спросил меня лейтенант, — где здесь можно позвонить?
— Знаю, сэр. Вот будем проезжать мимо саперов, я вам покажу.
Машина проползла по рыжеватой топкой земле, и вскоре мы подъехали к расположению саперов.
— Мам, это ты? — крикнул лейтенант в трубку. — Привет. Все в порядке, мама. Да, мама, приеду… наверно, в воскресенье, если отпустят, обещали отпустить. Мам, Сара-Джейн дома?.. А как бы с ней поговорить? Да, мама, в воскресенье, если смогу…
С минуту помолчав, лейтенант говорит:
— Сара-Джейн, это ты?.. Отлично. Полный порядок. Я все устроил. Я уже сказал маме, наверно, в воскресенье, если отпустят… Послушай, Сара-Джейн. Ты никуда не собираешься?.. Плохо. Очень плохо… Послушай, а как машина? Починила? Отлично, отлично. Почти бесплатно… — Голос лейтенанта становится нарочито безразличным. — Послушай, Сара-Джейн, не могла бы ты сейчас приехать к мисс Джексон? Я везу наших ребят к ней на танцы. Ну ты ведь знаешь мисс Джексон, правда? Понимаешь, какая тут неприятность получается, там будет на одного кавалера больше. Да… Да… Да… Ну, я понимаю, что дождь. — Его голос вдруг становится уверенным и жестким: — А я и не прошу тебя, девочка. Я просто сообщаю. Я хочу, чтобы ты сейчас же приехала к мисс Джексон, ясно? А мне плевать… Ну давай, быстро… Пока.
Лейтенант повесил трубку. Промокшие до костей, плетемся мы сквозь этот тоскливый мрак назад, к грузовику.
Где же ты, мой Холден? Нет, ты не мог пропасть. Брось дурака валять, покажись! Объявись, где бы ты ни был! Слышишь? Сделай это для меня! Ну хотя бы потому, что я все так отлично помню. Я просто не могу забыть все хорошее, что было в моей жизни. Послушай, Холден, подойди к кому-нибудь, ну, скажем, к какому-нибудь офицеру или солдату, и скажи, что ты — это ты и что ты не пропал, не погиб и всякое такое.
Ну, право же, не морочь людям голову, ведь ты жив, правда? Не смей брать на пляж мой купальный халат! Не залезай на мою сторону корта, принимай мячи на своей! Не свисти! Сиди за столом прямо!..
(перевод В. Вишняка)
Горничная там, за дверью, была молоденькой и фигуристой, и ее определенно наняли сюда на неполный рабочий день.
— Вы к кому, молодой человек? — далеко нелюбезно поинтересовалась она.
— К миссис Полк, — ответил «молодой человек». Он уже четыре раза орал ей в этот поганый домофон, к кому он пришел.
Лучше бы он пришел в другой раз, когда на домофоне не эта идиотка. И когда отцветут травы и его не будет мучить неодолимое желание выдрать оба глаза, чтобы навеки покончить с этой его сенной лихорадкой. Лучше бы он пришел… лучше бы он вообще сюда не приходил. Лучше бы он сразу повел сестренку лопать ее обожаемый эскалоп — в кафешку у какой-нибудь подземки, а потом они бы с ней прямиком на утренник, а с утренника — на поезд, и нечего, нечего было тащиться сюда. Зачем? Излить свою «израненную душу» совершенно незнакомому человеку? А может, прикинуться этаким кретином, похихикать, чего-нибудь наплести да и смыться, пока не поздно?
Горничная посторонилась, пропуская его, лепеча какую-то чушь про ванну, которую хозяйка не то принимает, не то уже приняла… и молодой человек с красными глазами и с вцепившейся в его руку голенастой девчушкой вошел.
Это была дорогая и неуютная нью-йоркская квартирка, у молодоженов почему-то всегда такие квартиры. То ли при осмотре именно этой у новобрачной окончательно отвалились ноги (после беготни по разным адресам), то ли ей так нравилась шикарная небрежность, с которой ее новенький муж поглядывал на часы, что до прочей ерунды ей не было и дела.
