– Ром, – голос Кристины вырвал его из тягостных раздумий, – ну чего ты опять такой хмурый?
Он глянул на нее, в очередной раз отметив, как девчонка красива, просто прелестна. Встретился взглядом с зелеными глазами и почувствовал что тонет, погружается в эту весеннюю радость, и тревоги последних дней отступают, затираются в этой краске жизни.
– Колдунья, – едва слышно прошептал Тигренко.
– Что?
– Да так, просто песню одну вспомнил, прям про тебя – он улыбнулся, и Кристина тут же блеснула ему жемчужинками зубов в ответ.
– Правда, про меня?
– Ага.
– Спой, Ром, – маленькая ладошка легла на его запястье.
– Боюсь не получится, – смущенно улыбнулся Тиграш, – не блистал никогда музыкальным слухом… да и пела там женщина, как бы про себя…
– Ну и пускай, все равно спой.
Он побарабанил пальцами по оструганной поверхности стола, и тихо напел:
– За мои зеленые глаза,
Называешь ты меня колдуньей.
Говоришь ты это мне не зря,
Сердце у тебя я забрала.
А я вовсе не колдунья,
Я любила и люблю.
Просто мне судьба пророчит,
Любовь яркую, – твою…
– Ну не фига себе, – присвистнул, появившийся, в дверях кухни Корявень.
Тиграш смущенно замолчал, зато Рысь буквально взвилась:
– Тебе чего на кухне не сиделось, ходишь тут, в метлу свою свистишь!
– Судя по всему, я не вовремя. – Ничуть не смутившись отповедью Рыси, подмигнул капитану Олег, проходя мимо них. В дверях он остановился, будто раздумывая говорить или нет, затем, тряхнув бородой, вышел. Рысь посидела с минуту, обиженно сопя, затем, робко попросила:
– Рома, а дальше споешь?
Тиграш улыбнулся. Несколько секунд понежился в теплоте изумрудного взгляда.
– Обязательно спою, но позже, а сейчас, – он извлек из нагрудного кармана пакет с картой. Расстелив ее на столе, начал водить пальцем, – Давай, помогай, определиться надо, где мы сейчас, и попытайся указать, где этот твой Первоцвет.
Весь следующий час они занимались картой, споря, где вышли из болот, в итоге у них получилось три вероятных положения их теперешнего нахождения, и Кристина указала нахождение своего поселения, правда весьма условно. За этим занятием их и застал вернувшийся Шланг в сопровождении коренастого, кривоногого мужика лет пятидесяти, распространяющего вокруг себя мощный запах перегара. Красное полное лицо, несло на себе явные следы вчерашних возлияний, длинные сальные волосы, завязаны в хвост. Длинная буйная борода, несколько дней, а то и недель не знавшая расчески, солидно лежит на не маленьком уже брюшке. Клетчатая шерстяная рубаха расстегнута до пупа, на левом плече висит кожаная куртка, серые брезентовые штаны заправлены в обрезанные «по-дембельски» кирзачи, из-за левого голенища торчит рукоять ножа. За широким поясом пистолет системы маузер. Кивнув сидящим, он первым делом направился на кухню, что-то бубня себе под нос. Из увлеченного монолога, Тиграш разобрал лишь: «билля», «ежанные ежики» и «какого хера», из чего решил, что его догадка верна и это и есть Кошкодав. Его предположение тут же нашло подтверждение, едва незнакомец сунулся на кухню, как от туда послышался грозный голос Катерины, незатейливо, но емко и точно описавшей, что случится с любым вторгнувшимся в ее святая святых без приглашения, и с некоторым Кошкодавом в частности. Не дослушав ее руладу многострадальный похмельем байкер, как пробка вылетел с кухни, и, ошалело оглядываясь, метнулся в бар. Цапнув первую попавшуюся бутылку, поспешно развернулся, и испуганно попятился. Перед стойкой, похлопывая по левой ладони скалкой, стояла Кузьмич, ноздри ее гневно раздувались, хотя в глазах плясали искры веселья. В дверях кухни, смеясь, остановился Корявень, в гимнастерке с закатанными до локтя рукавами и веселом оранжевом фартуке.
– Воруем значит, – произнесла Катерина, увеличив амплитуду и скорость движения скалки.
– Не-не-не-не-не, я это, может в долг? – Кошкодав сглотнул, неотрывно следя за каталкой для раскатки теста, будто за змеей.
– Какой еще долг!? Ворвался на кухню, теперь умыкнуть опохмел хочешь?
– Ну, Катюш, ну надо мне, болею я… очень болею.
– Бухать меньше вчера надо было. – Скалка замерла в воздухе.
