— Но функционер профессионального союза в наши дни… — заговорил было Хант, однако Фарроу вновь его остановил.
— Будет тебе! Знаю я этих нынешних профсоюзных «деятелей»! Многие из них вполне сошли бы за президентов правлений фирм, таких, например, как «Дженерал моторс». Разве я вот не миллионер? Разве самые близкие мои друзья не так называемые капиталисты? Но и я не родился богатым. Посмотри на мои руки. Это руки рабочего. И когда члены нашего профсоюза будут избирать своего президента, они проголосуют только за рабочего или за человека, про которого думают, что он рабочий.
— Но Рафферти…
— Рафферти был чернорабочим, когда я впервые его встретил. Он сидел в тюрьмах, его били и пинали. Именно таких людей имеют в виду, когда говорят о «героях пикетов». И члены нашего профсоюза, будь они прокляты, знают об этом. Они так же верят парням вроде Джека Рафферти, как верят мне.
— А я и не знал, что президента союза избирают сами члены союза, — с нескрываемым презрением и иронией заметил Хант.
Сэм Фарроу несколько разочарованно взглянул на собеседника.
— Но они же голосуют… или хотя бы выбирают делегатов, которые голосуют.
— …и которыми ты полностью распоряжаешься.
— Верно, многими из них я распоряжаюсь и буду распоряжаться, пока не добьюсь, чтобы вместо меня избрали того, кого я хочу. Кстати, голосами некоторых делегатов распоряжается Рафферти, голосами других — Мессини; у каждого руководителя местного отделения союза и у каждого председателя регионального комитета на съезде будут свои люди. А у тебя, Филипп? Сколько в твоем распоряжении голосов?
— Я функционер центрального аппарата, — растерянно ответил Хант. — От меня нельзя ожидать…
Фарроу похлопал Ханта по плечу.
— Прекрасно понимаю, Филипп, как ты себя чувствуешь, и ни в чем не виню. Слышишь? Ни в чем. Позволь задать тебе вопрос. Ты не хуже меня знаешь наш союз. Ответь мне честно: неужели ты искренне веришь, что тебя могут выбрать, даже если я безоговорочно поддержу твою кандидатуру?
Хант мог не задумываться над ответом, он прекрасно понимал, что старик прав, никаких шансов добиться избрания у него нет.
— Видишь ли… ты, очевидно, прав, но почему именно Рафферти? Не слишком ли он молод? А потом, ты же знаешь, как на него навалились все эти комиссии, как его таскают на допросы.
— Знаю и потому хочу видеть его своим преемником. Он боец. Боец, побеждающий в схватках.
— Это верно. Но с какими людьми он общается! Вот, например, Фаричетти — бывший контрабандист, вымогатель, гангстер, осужденный за убийство.
— Перестань, Филипп! Меня не интересует, с кем он общается. Неужели ты думаешь, что можно в белых перчатках нести пикетирование и драться со штрейкбрехерами, хулиганами и полицейскими, которых нанимают хозяева? Неужели ты думаешь, что белоручка в состоянии организовать отделение профсоюза вопреки сопротивлению штрейкбрехеров и профессиональных убийц? Каким образом мы, по-твоему, вовлекли в наш профсоюз свыше миллиона новых членов? Уж не думаешь ли ты, что нам и палец о палец не пришлось ударить после того, как Рузвельт однажды сказал: «Пусть существуют профессиональные союзы»? Нет, дорогой, в драка с мерзавцем, намеревающимся стукнуть тебя по башке дубинкой, судебные повестки и брошюры не помогут. Защищаться нужно тоже дубинкой.
— Я понимаю, Сэм, но мне казалось, что из-за всей этой отвратительной шумихи…
— Шумиха вокруг Рафферти как раз и показывает, что он настоящий боец и как много он сделал для рабочих. Пусть уж лучше Фаричетти и ему подобные работают на нас, а не на хозяев. Ясное дело, этого никогда не поймут разные святоши и благодетели, пытающиеся просвещать нас; этого не поймет банда паршивых социалистов и реформаторов. Но ты-то должен понять! Во всяком случае, члены нашего союза понимают меня. Именно потому-то они всегда поддерживали меня, а теперь будут поддерживать Рафферти. Никто не может отрицать, что Рафферти всегда ставил на первое место интересы членов нашего союза.
