Потом в жизни ее произошли изменения. Первое называлось Шандор.
Некоторое время ростовские группировки делили разные рынки, в том числе и рынок проституток, но к тому моменту, когда в основном все успокоилось, появился Шандор. И появилась в жизни гражданки Яковлевой Александры Афанасьевны впоследствии ее лучшая подруга Наталия Смирнова. Шандор достаточно быстро оценил обеих девушек и достаточно быстро смекнул, что они — товар особенного класса. Они стали девочками для состоятельных клиентов, благо к этому времени последних развелось в достатке. Работали девушки в Ростове, редко — в Батайске. В Батайске они в основном отдыхали. Жили в квартире Саши. Подругам было весьма комфортно в однокомнатной квартире: если Шандор и привозил сюда клиентов, то людей солидных. Они угомонялись быстро, и то, что они называли оргиями, для ростовской шантрапы было не больше чем детскими забавами. К тому же в квартире это происходило редко, однако же не осталось незамеченным для соседки гражданки Яковлевой, той самой, в пожелтевших бигуди, которую Прима по ошибке вызвал в понятые. Ничего необычного, что могло бы натолкнуть на мысль о предстоящей страшной развязке, за последнее время не происходило. Может, потому, что дни были похожи, сменялись один другим. Все те же загородные дома, бани, мужики, либо нагло-хамоватые, либо лезущие открыть душу, но всегда пьяные. Интересно, но, наверное, российский мужик не в состоянии по трезвости заплатить женщине деньги и заняться с ней любовью.
— Не знаю, — сказал Прима, — никогда не платил.
— А я знаю, — произнесла Наталия. — Так не могут. Им надо разогреться, разогнаться, чтобы была эта пьяная крутость, лихость. С иностранцами совсем по-другому.
— Что ж, прямо так все и одинаковы? — спросил Прима.
— За редким исключением. Был один, Лев Сергеевич, солидный такой дяденька… В возрасте, а очень даже ничего. Ладно, извините.
— Но хоть что-нибудь в поведении Александры изменилось в последнее время?
— Нет. Про рыбу только свою стала твердить чаще. Да, бред по пьяни. Но я не думаю, что она могла выкинуть нечто такое, за что можно было мстить.
— Послушайте, Наталия, в своих показаниях вы написали, что виделись в последний раз за несколько дней до убийства…
— Да, за неделю. Я уезжала к родственникам в Тихорецк. Об этом я тоже написала.
— И вы не заметили в ее поведении ничего странного?
— Нет. С Шандором она повздорила из-за его младшего брата. Он вечно лез к ней на халяву, а она его терпеть не могла. Но это у них постоянно, знаете, так полаются, а потом глядишь, все у них вроде в шутку. Да нет, если вы думаете, что это как-то связано… Нет.
— Хорошо, не с Шандором, а с его братом?
— С братом?! Да что вы, об этом знала бы каждая собака. Он ведь такой жирный, неповоротливый, его видно за версту. И еще он такой знаменитый.
— Знаменитый? Что вы… Послушайте, вы не хотите сказать, что…
— Да, Николай Волшининов, известный русский музыкант. Или цыганский, как хотите.
— По моим сведениям, они с Шандором лишь однофамильцы. — Прима был в замешательстве.
— Не знаю, может, и так. Я их маме свечку не держала. Но так они говорили. Возможно, что и шутили.
Николай Волшининов был знаменитым исполнителем цыганских романсов, ростовским Сличенко. У них с Шандором было разным абсолютно все — начиная с отчества и заканчивая внешностью. Шандор был сухой и крепкий, Николай Николаевич выглядел как человек-гора, огромный, неимоверно толстый, выступал вечно в каких-то накидках, длинных хламидах, делающих его похожим на библейского пророка. Никаких сведений о том, что Николай Волшининов и Шандор были родственниками, у Примы не имелось. Конечно, в ходе оперативной работы не стоит пренебрегать никакими версиями, однако Николай Волшининов был слишком заметной и обеспеченной, в том числе и женским вниманием, фигурой, чтобы пойти на такое нелепое в его положении преступление. Вспылил? Из-за проститутки, которая ему отказала? И никто из возможных свидетелей: соседей, старушек у подъезда, мужиков, с утра до вечера резавшихся в домино в тени акаций напротив дома, — его не видел? А он еще вставил в смертельную рану засохший цветок? Нет, все это попахивало версиями из дешевых любовно-криминальных романов. Все это мрачная поэзия. В жизни все проще, суровее и конкретнее. И наверное, поэтому сложнее.
