И вот распахнулись светлые дали, очистился горизонт — словно из душной комнаты, я вырвалась на свободу.
Деревья смыкаются за спиной, едва я вхожу в лес. Заглушив запах асфальта и пыли, в лицо веет влагой. По узкой дорожке по колено в траве пробираюсь в чащу. Ни души… Покой нарушают лишь шепот листьев да резкие щелчки надламывающихся под ногами веток. Выстреливая, пугая, дрова громко хрустят и стонут. Негодуя, скрипят.
Огибаю дорожку, чтобы не разорвать натянутую поперек пути паутину. Грибов нет. Но меня не перехитрить! Как ищейка, я чувствую их острый запах. Они здесь, их много — стоит откинуть листву или заглянуть под кочку. Значит, не нужно спешить…
Сажусь на выступающие над землей гигантские корни–лапы сосны, веселящейся и нарядно–зеленой в царстве желтого, яростно–красного — обманчивого, уходящего; запрокидываю голову.
Сквозь пронизанные светом листья, переливаясь, играя, дразня, проглядывает лазурь неба. Дымчатое, глубокое, затуманенное, оно слепит красками, не согревая, обжигает сиянием, чтобы, вспыхнув, прополыхав, снова сжаться, затосковать дождями и всхлипами, затянуться тучами, как тяжелым саваном, скорбно затихнуть.
Ловлю лицом свет, щурюсь от солнца, прислушиваясь к тишине, замираю.
И вот теперь луч у меня на ладони — теплый, живой, беспокойный, как веселый котенок, греет руку, скользит, прижимается…
Сильный порыв ветра треплет кроны, цепляется за ветки–косы и сбрасывает под ноги золотой ливень. Танцуя, кружась, листочки, похожие на монеты, падают на руки и плечи, покрывают волосы, выстилают дорожку — я слышу их нежный звон–перелив.
Березы кивают макушками–головами, качаются, прогибаются. Машут ветками, как руками, листьями — как ладонями. Шелестят, шумят — шепчутся. Руки взлетают и падают, склоняются, дрожат, замирают. Смыкаются, летят — рукоплещут.
Обнаружив упругость и силу, парит на ветру паутина. Храбрый капитан–паучок стоит у штурвала, спасая ажурный домик–суденышко от ветра–беды.
Еще один порыв ветра и корзинка полна листьев.
Выхожу на поляну и замираю от восторга.
В коротких юбочках, на тонких ножках, не дыша, у пня застыли балерины с зонтиками — пряные, душистые артистки–опята.
Вот и пригодился мой перочинный нож. Опят много — я выбираю, что срезать, отправляю в корзину не все подряд, а мой взгляд от пня на опушке уже летит дальше — под кочку, к канаве, в траву. И здесь, стыдливо прикрывшись листочками, притаились лесные красотки, источают пряный грибной аромат. От сока опят мои пальцы темнеют, я с наслаждением вдыхаю с рук запах, щекочущий нос.
Радость!
Блики в ладонях, корзинка опят — смысл, торжество жизни.
Солнце светит в затылок, провожает взглядом. День клонится к вечеру. Отпуская, деревья вновь смыкаются за спиной. Отправляюсь домой. Лес окутало дымкой и через четверть часа, слившись с сумерками, он растворяется в темноте.
Еще долго одежда будет пахнуть лесом, руки — грибами. Память бережно сохранит тепло ветра, ласкающего щеку. Закрыв глаза, вдруг увижу храброго паучка на ветру и маленьких балерин, присевших в поклоне.
Пойдет дождь, запечалит, затуманит дорогу. Но однажды стылым днем луч лукаво блеснет в темной луже, и птица–душа затрепещет, припомнив и рукоплескание листвы, и изумрудно–зеленую кочку.
Очки, зонтик в дорогу… Сковородка опят…
Радость! Торжество жизни.
