Запад навязывает сегодня не свою систему, но свою бессистемность, не свою очевидность, но свое сомнение, не свое утверждение, но свой глубокий внутренний кризис.
Когда мы включаемся в глобальную сеть, мы не получаем новой идентичности и не вступаем в контакт с новым миром. Мы просто сдаем безвозвратно в камеру хранения с забытым шифром остатки того, что делало нас теми, кем мы были раньше, и той реальности, в которой мы раньше пребывали. Действие сбрасывания старых определенностей (и определений) вполне конкретно: это паспорт в "новые времена", кредитная карточка соучастия в глобализме; это общеобязательное требование, и все отвергающие эту "инициацию в глобализм" автоматически попадают в черные списки -- отныне они агенты "оси зла"; ведь они не вняли "новейшей вести" -- мир и человек умерли (вслед за Богом).
Но взамен -- ничего. Не то чтобы совсем ничего. Мелькание кадров, цветных рыбок, полуодетых фигур, пенная роскошь шампуней и мягкая слюна океана... Вас рассосали в непрерывных снах постреальности, и ваше дело отныне - лишь щелкать кнопками пульта...
Все цельные слова и фразы распались на множество блестящих осколков -- нам интересны лишь междометия и оговорки, остроумное мычание и удачные дразнилки. Мир, где пародирование пародиста доставляет массовое наслаждение, не имеет права называться миром. Это -- что-то из другой системы вещей.
Когда мы распознаем в себе нарастающее слепое несогласие с таким положением дел, автоматически мы бросаемся к прошлому -- к тому времени, когда мир и человек были фиксированными и вполне определенными реальностями. И тут нас фасцинирует и вдохновляет все: церковность, монархия, советизм, национализм, даже демократия в ее скромно-реалистическом, начальном (индустриальном) варианте -- где еще есть решение и выбор, труд и заработок, риски и законы формирования стоимости. Однако это не выход, так как если нечто -- даже очень хорошее - исчезло, значит, в этом был какой-то высший смысл...
Если мы сможем встать и распрямиться в потоке ласкового, аппетитного и быстрого ничто, хлещущего на нас со всех сторон, мы поймем: что-то огромное и великое, надежно скрытое в самых отдаленных норах бытия посылает нам -- именно нам -- новые лучи. Если человека и мира больше нет, выходит, они не так уж и значимы в последнем счете, выходит, можно и без них. Выходит...
Я выдвигаю новую программу жизни: смотреть на то, что вокруг нас, не щуря глаз, не оборачиваясь назад. Обреченность, от которой человек пытался укрыться, настигла нас в последний момент истории. Хорошо же, мы поняли урок.
Что-то страшное открывается в наших телах, распускаясь, как цветок, что-то черное... И из последних горизонтов мрака тянутся навстречу красному сердцу дрожащие лепестки внешнего сознания: подозрения, догадки, молнии безусловного...
В бессердечном, замаскированном космосе мы должны строить новые плотины жизни, доставая искры присутствия из-под последних скорлуп взятого в кредит прозрения...
Новая программа философии состоит в том, чтобы упорно идти вперед, когда пути вперед нет и не может быть.
"Помешанное со свиньей"
(интервью журналу "Человек" по мотивам статьи "Новая программа философии")
Вопрос "Человека": “Человек, - говорите Вы, - это не утверждение, это вопросительный знак”. Если он создан по образу и подобию … можем ли мы не брать в расчет это изначальное определение человека?
Дугин: А что, Божество, по образу и подобию которого создан человек, это что-то само собой разумеющееся и очевидное? Это тоже вопросительный знак. В каббале вопросительное местоимение “ma”? , т.е. «что?» на иврите, осмысляется как одно из имен Бога. С другой стороны, человек это медиатор, посредник между небом и землей, зверями и ангелами, а следовательно, он всегда балансирует над двумя безднами – вспомните, «бездна призывает бездну» -- abissus abissum invocat. Это место из Псалтыри я сделал motto своей музыкально-философской программы «Finis Mundi»… Иными словами, мы «берем в расчет это изначальное определение человека», но где же в нем утвердительное? Не новая ли это загадка? И наконец, если мы уж настаиваем на таком определении, то мы должны дальше беседовать в богословском контексте традиции – в частности, Православия, и вся антропология у нас будет соответствующей. Подробнее эти темы я развивал в книгах «Метафизика Благой Вести» и «Философия традиционализма», где много о православной антропологии.
