– Похоже, тебя пытаются одурачить, – сказал Файтл. – Похоже, они дознались.
– А они дознались? – спросила Захава.
– Что, если они дознались? – малыш Шрага, испуганный, выглянул из купе.
– Никто не дознался, – сказал Мендл. – Если бы они дознались, все было бы кончено – не сомневайтесь. А что до тренировки, есть большая мудрость в том, чтобы разбить ее по частям. Это позволит вам, ребе, отдохнуть, а Рейзл – пошить.
Мендл улыбнулся Рейзл – та пришивала бутылочную пробку на грудь Файтла. Файтл пожевал конец нитки, чтобы отогнать ангела смерти, потому что только мертвые дают зашивать одеяния на себе.
– Это называется хореография, ребе. Именно так такие вещи и делаются.
Договорившись, они стали работать над хореографией в коридоре, тянувшемся вдоль вагона. А те, кто смотрел, сидели в купе, открыв двери и пытаясь перенять приемы, глядя на мелькающую в проеме фигуру. Это было все равно что учиться танцевать по книжке с картинками, страница за страницей.
Пока одни работали над колесом и сальто, кувыркаясь по очереди то так, то эдак, Шрага, рисковый – к тому же из-за худобы ему легче было двигаться в тесном помещении – явно подавал большие надежды. Настолько, что ребе сказал:
– В другом мире, сынок, кто знает, что могло бы из тебя выйти.
Махмирцы работали до полного изнеможения. В ту ночь они ворочались во сне, а машинист впереди свистел в свисток, приветствуя поезда, что везли обреченных в другую сторону.
Шрага проснулся первым, за час до рассвета. Он разбудил остальных, тихонько тронув каждого за плечо. Открыв глаза, каждый какое-то время недоуменно и настороженно оглядывался.
Они сразу же приступили к тренировкам и делали все, что можно было сделать в темноте. Когда начало светать, ребе вмешался.
– Вставай, – сказал ребе вдове Рейзл. Она, растянувшись на полу, отдирала куски обивки из-под сидений, там, где мебельщики закрепляли углы. Из них она собиралась сделать аппликацию в виде месяца на груди Захавы.
– Пошли со мной, – сказал ребе.
Мендл – он поигрывал ложечкой, которую вдова пришила к его рукаву, и давал Шраге советы насчет длины прыжка, присоединился к остальным, столпившимся возле купе ребе.
– Нам нужна вера во всех смыслах, чтобы пережить это испытание. – Говоря это, ребе смотрел за окно.
Они разбились на две группы – мужчины и женщины отдельно – и принялись читать утренние молитвы. Не то чтобы они не сознавали, какой опасности себя подвергают, просто это был тот случай, когда опасность не принимается в расчет. Они взывали к небесам во весь голос. Когда же они закончили молиться, наступила пауза, минутное молчание. Словно они ждали ответа от Бога.
Поезд остановился.
В это самое время Файтл как раз выполнял кувырок. Не ожидая, что поезд затормозит, он врезался в стену.
– Я спину сломал, – сказал он.
Остальные не обратили на это внимания: судя по его тону, он притворялся. А снаружи тянулись рельсы, ряды за рядами, и платформа за платформой, и виднелись окна какого-то высоченного здания – явно выше Вавилонской башни, какой бы она ни была.
К тому времени как Файтл поднялся на ноги, артисты уже начали выходить на платформу, прихватив чемоданы и саквояжи, портпледы и гримерные сундучки со скругленными углами и серебристыми защелками.
Вагонная дверь резко распахнулась, и показались голова и плечи. Тонкие усики над бледными губами, на манер сточной канавы, вбирали в себя обильно стекавший по лицу пот. В первую же минуту лицо заметно побагровело, и вниз покатились новые капли пота.
– Кто вы такие? – спросил мужчина. – Что может показывать этот сброд?
Мендл выступил вперед:
– Мы акробаты.
– Вы что, из помойки вылезли?
Файтл почувствовал, насколько нелеп его наряд, и поспешил прикрыть ладонью пятиконечную звезду на груди, нашитую из пробок из-под шампанского.
– Ладно, неважно, – сказал человек. – Сколько вам нужно на репетицию?
– На какую репетицию? – Мендл не понял, о чем речь.
– Некогда мне с вами валандаться. Мы и так на три часа задержались. С меня голову снимут, не с вас. – В тамбур просунулась рука. Мужчина глянул на часы на запястье и отер потный лоб.
Рука явно не соответствовала всему остальному, как будто незнакомец состоял из разных деталей. Лицо еще больше покраснело, мужчина надул щеки.
