Жизнь Бруно облегчают только Ксавье, на фоне которого он явно выигрывает, да Ролан с его сомнительным в известном смысле преимуществом, от чего Мишель рядом с ним кажется мальчишкой.
Но именно поэтому Одилия, хоть она и не будит в Мишеле петушиного задора, вызывает в нем желание блеснуть своим ярким оперением.
А в оперении Бруно нет ярких красок.
К чему вообще может привести все это представление? Оно с каждым днем все меньше забавляет меня и все больше раздражает. Моя мать говорила: «Не нравится мне, когда молодые люди, не имея серьезных намерении, вертятся вокруг девушек. Даже смотреть неприятно, такой у них смешной вид». Теперь нет ни серьезных намерений, ни смешных положений. Современные юноши предпочитают видеть в девушках добрых приятельниц, а затем в этих добрых приятельницах открывать для себя женщину; но мы, их отцы, не знаем, как нам вести себя в этот переходный период; мы оказались в опаснейшем положении, мы не можем ни осудить их, ни одобрить; мы просто теряемся, поскольку теперь все прежние понятия устарели, нет уже ни простушек, ни слишком искушенных девиц, они уступили место тем, кого эта молодежь называет просто «девками». («Девка» — представительница другого пола. И разве не характерно, что в их устах это слово потеряло свой прежний оскорбительный смысл и что из их словаря совершенно исчезли слово «барышня» — оно кажется слишком манерным, слово «девушка» — оно слишком определенное, а также прилагательное «молодая», которое в сочетании со словом «девушка» составляло единое целое).
И все-таки на этот раз, мне кажется, не я опоздал, а они слишком спешат. Этот мальчишка (осторожнее, мосье Астен, с тех пор как Бруно стал молодым человеком, вам нравится называть его мальчишкой)… Этот парень, который только что сдал экзамен на бакалавра, для которого сейчас важнее всего решить — и решить как можно скорее — или хотя бы обсудить со мной, чем он будет заниматься в жизни или хотя бы чем он будет заниматься в будущем году. А он об этом ни на минуту не задумывается. Он ни разу не заикнулся об этом. Больше того, он нагрубил своему старшему брату, когда тот — черт возьми, ему и карты в руки! — попробовал спросить, что он намерен делать.
— Да оставь ты меня в покое, не твоя забота.
Для него куда важнее не ударить лицом в грязь перед Одилией. Ему это не слишком удается, хотя сам он того не замечает, потому что Одилия (они ведь однолетки, но она, как все девушки, кажется старше) все понимает и не обижает его. Впрочем, и остальные, если не считать Мишеля, стараются не унижать его; Бруно с Ксавье всегда готовы услужить другим. По тем же соображениям, по которым старшие дети ставят своего отца — или мосье Даниэля — в один ряд с бабушкой и Лорой (чем старше их отец, тем старше они сами, точно так же как для нас: чем моложе наши дети, тем моложе мы), они обращаются с Бруно, как с неофитом. Единственный, кто, играя роль якобы справедливого судьи, проявляет по отношению к нему спокойную и расчетливую жестокость, — это Мишель. Бруно отдавил ногу Одилии, она хнычет. Мишель щупает ее ногу, качает головой:
— Ничего, — успокаивает он. — Прости слоненка.
Бруно посылают в город за покупками, он приносит два кило груш, которые только что появились и, конечно, дорого стоят.
— Девочки могут тратить не больше тысячи франков в день, — замечает Мишель. — Пустяки, завтра они попостятся.
Бруно, не подумав, подходит к Мари, которая в сторонке, на плоском камне стирает что-то воздушное.
— Ты мог бы немного подождать, — одергивает его Мишель, — дай хоть ей выстирать свои трусы.
И тогда порой Бруно отходит от них, вспоминает о моем существовании, о том, что я издали слежу за его неприятностями, повторяя про себя без особого убеждения: и поделом этому неблагодарному мальчишке, в жизни не всегда все бывает так уж гладко, нечего было ему туда соваться и вообще нечего ему все время там торчать. Но все-таки, мой милый мальчик, я не люблю, когда тебя обижают, даже если эти обиды толкают тебя ко мне, даже если они идут тебе на пользу, даже если они учат тебя уму-разуму. Он молча переживает свои огорчения, я ни о чем не спрашиваю его, не хочу бередить его раны, а он всем своим видом старается показать, что его все это нисколько не задевает, хотя так хорошо знакомое мне посвистывание сквозь зубы говорит об обратном. Но иногда я выдумываю какой-нибудь благовидный предлог — мне нужно заехать на почту, к парикмахеру, в книжный магазин — и прошу отвезти меня в Ансени, чтобы дать ему возможность попрактиковаться, сесть вместо меня за руль нашей малолитражки. И, уж конечно, я не стану бранить его за то, что он слишком резко переключает скорости: удовольствие, которое при этом получает новоиспеченный шофер, стоит старой шестерни.
