— Не надо было хоронить? — спросил Михан.
— Надо было чутка оставить. Наши павшие как часовые, — сказал Щавель. — Земля хочет солдатских костей. Земле нужны солдатские кости. Если отнять у неё и дать другому богу, земля возьмёт новых сама. Когда все кости поднесли звёздам, земля рассердилась и устроила Пиндец всему.
— Я, натюрлих, — закивал Альберт.
— Давайте-ка уматывать отсюда, — вздохнул Щавель. — Хреновое тут место.
Поднялись. Зассали костёр. Впряглись в сидора. Вышли на тракт. Не к обеду, конечно, а много позже прибыли в Великий Новгород. Обогнули испоганенное БП место и вступили в светлый град.
— Ух, и охрененское же здесь всё! — только и вымолвил Михан.
В городе пахло нечистым дымом, испражнениями и ржавчиной. Печные трубы вздымали серое облако, которое не спеша уплывало по ветру. Подметённые мостовые не радовали глаз ни единой былинкой, лишь редкие клочки сена, да свежие конские яблоки напоминали о привычной доселе жизни. Парни, кроме леса ничего не видевшие, были придавлены в каменных улицах массами гулящего народа. Казалось, что люд бездельничает и в то же время торопится по неотложным делам. Горожане были неприветливы и никак не отвечали парням, хотя те вежливо старались здороваться с каждым встречным. Альберт Калужский, конечно, не смутился, видал и не такое. Щавель только посмеивался.
Он привёл ватагу на постоялый двор, сняли в складчину комнату на четверых вместе с доктором. Спустились в трапезную, пустую в межвременье.
— Супа нет, — просветил их давалец. — Сожрали весь. Рекомендую гречневую кашу со шкварками. Её как почнёшь метать, так пока не кончится.
— Давай кашу, — сказал Щавель. — И пива.
— Шведского, чухонского? Есть греческие крепкие напитки.
— Домашнего, нефильтрованного.
Половой умёлся. Щавель отвязал от пояса мошну, распустил устьице и вывалил добычу мытарей. Чего здесь только не было! Шведские серебряные кроны, медные копейки, золотые греческие драхмы, гривны, полушки, вольфрамовые ордынские рубли и даже выломанный с кровью зуб в золотой коронке.
— Не хило! — сказал Михан.
— На оснащение хватит, — заключил Щавель.
Настроение сразу поднялось.
— Вы, парни, после обеда спите. Тебе, доктор, я не указ.
— Я тоже предамся в объятия Морфея, пожалуй, — сказал Альберт Калужский. — Но, позвольте узнать, что же вам мешает обрести покой после нелёгкого пути?
— Долг, — обронил Щавель. — Я должен по прибытии сразу предстать пред очи светлейшего князя.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ,
в которой Щавель встречается с князем
В кремль Щавель проник со служебного хода, отметив, что за годы ничего не изменилось. Так же тихо крутятся обильно смазанные петли, та же конторка справа, за конторкой клерк, от века не блещущий ни умом, ни учтивостью.
Щавель предъявил ему пригласительный жетон — лоскут кожи в ладонь величиною с тиснёным номером. Здороваться не стал, чай, не в деревне. Клерк с тупым безразличием сверил номер в учётной книге.
— Имя? — пробубнил он, с презрением оглядев скромный наряд визитёра.
— Щавель.
Дверь за спиной отворилась.
— Откуда ты, Щавель? — поинтересовался вошедший в кремль молодой толстячок в меховой куртке с собольим хвостом на плече.
— Из Тихвина.
— Щавель из Ингрии! Ты убил Царевну-Птеродактиль в Чернобыле?
— Да, — бесстрастно обронил Щавель, а Жёлудь, случись ему здесь быть, заметил бы, что отец расстроился.
— Пропустить. Он со мной, — приказал молодой человек.
Клерк мигом выписал одноразовый пропуск на бланке превосходной шведской бумаги и они пошли по тёмному коридору кремля.
— Я помощник начальника канцелярии Иоанн Прекрасногорский, — представился молодой человек. — Рад видеть у нас дорогого гостя. Разреши нескромный вопрос?
— Валяй, — бросил Щавель.
— Расскажи, как ты убил Царевну-Птеродактиль?
— Они сидела на крышке реактора, когда я впервые её увидел. Разъярилась и давай кружить, а зубы у неё как пила. Пока чёрную стрелу не выпустил, не сбил, так ещё добивать пришлось. Стою весь в крови, будто свиней резал. А она говорит человеческим голосом… Впрочем, неважно, что говорит. В реакторном зале была кладка яиц, но я их не тронул.
Узкому извилистому коридору конца не было.
