Он вбежал на подмостки, сдернул со стула суконную скатерть, которая выбросила из себя столб пыли, обернул ею первую попавшуюся деревяшку, вроде полена, и стал убаюкивать мнимого младенца.
— Почему вы держите его на весу, а не прижимаете к телу? — спросил Аркадий Николаевич.
— Чтоб не измять скатерти, — объяснил Паша. — Кроме того, она очень пыльная! — добавил он.
— Эге! — воскликнул Торцов. — Ваша наивность расчетлива. Вы недостаточно «дурак», чтобы быть в момент творчества наивным как ребенок, — решил Аркадий Николаевич.
— «Дурак»? — недоумевали мы. — Разве артист должен быть глупым?
— Да, если вы считаете, что ребенок или сказочный гениальный Иван-дурак глупы в своей наивности, простоте и благородстве.
Быть таким благородным, доверчивым, мудрым, бескорыстным, таким бесстрашным, самоотверженным дураком, каким мы знаем сказочного Ивана, великое дело. Он получил свое прозвание не потому, что у него нет ума, а потому, что он наивен.
Будьте же и вы таким, если не в жизни, то на сцене. Это золотое свойство для актера.
Недаром же сам А. С. Пушкин сказал: «Поэзия, прости господи, должна быть глуповата».
— Как же сделаться наивным? — недоумевал я.
— Делать этого нельзя, потому что в результате получится наивничание, худший из актерских недостатков. Поэтому будьте наивны постольку, поскольку это вам свойственно. Каждый артист до известного предела наивен. Но в жизни он стыдится этого и скрывает свое природное свойство. Не делайте же этого по крайней мере на подмостках.
— Я не стыжусь наивности. Напротив, всячески хочу ее вызвать, но не знаю, как этого добиться, — жаловался Шустов.
— Для того чтобы пришла наивность, надо заботиться не о ней самой, а о том, что с одной стороны ей мешает, а с другой — помогает.
Мешает ей ее злейший враг, тоже сидящий в нас. Имя его — критикан. Чтоб быть наивным, нельзя быть придирой и не в меру разборчивым в вымыслах воображения.
Помогают наивности ее лучшие друзья — правда и вера. Поэтому в первую очередь прогоните придиру критикана, а потом с помощью увлекательного вымысла создайте правду и веру.
Когда же это будет сделано, не пугайте себя тем, что вам предстоит творить, что-то изображать. Нет. Поставьте вопрос совсем иначе: ничего вам творить не надо, а следует только со всей искренностью решить про себя и ответить на вопрос: как бы вы поступили, если бы вымысел воображения оказался действительностью. Когда вы поверите своему решению — сама собой создастся и наивность.
Итак, прежде всего ищите то, чему вы можете поверить, исключите то, чему вы верить не можете, и не будьте слишком придирчивы, как это было недавно со скатертью: то она казалась вам слишком пыльной, то ее нельзя мять. Коли пыльная — то стряхните, коли нельзя мять — ищите другую взамен.
— А если я не наивен по природе? — вставил вопрос Шустов.
— Не наивные в жизни могут стать наивными на сцене, в процессе творчества. Следует отличать природную наивность от сценической, хотя, к слову сказать, они отлично уживаются вместе, — объяснил мимоходом Аркадий Николаевич.
— Итак, — продолжал он после небольшой передышки, обращаясь к Шустову, направьте лучи вашего внимания внутрь души, рассмотрите ее и признайтесь, чему вы внутренне верили в только что сыгранной вами сцене.
— Ничему не верил, ничего не чувствовал, а только ломался, — не задумываясь, признался Паша.
— Если это так, то оправдайте, что можете, поверьте тому, чему возможно поверить, что вам больше по силам, в чем легче создать или найти правду, советовал Аркадий Николаевич.
— Не знаю, с какой стороны подойти, — прицеливался Шустов.
— Конечно, лучше всего с внутренней, — не задумываясь, сказал Торцов. Если нельзя подходить к чувству прямым путем, пользуйтесь косвенным. У вас есть для этого манки вымысла воображения, задачи, объекты. Всегда нужно начинать с этого.
Паша принялся что-то искать внутри себя, прицеливаться к тому, что самому было, по видимому, неясно. Конечно, это вызвало насилие, а за ним наигрыш и ложь.
— Раз что подход к чувству через манки не дает результата, — не насилуйте себя. Вы знаете, что это кончается штампом и ремеслом, — остановил его Торцов. — Поэтому ничего не остается, как подходить к чувству другим путем.
