В этой иной перспективе иным является и критерий ценности. Высший ранг, присущий типичному, подтверждается не только примерами, заимствованными из традиционных обществ, но и глубинной творческой силой природы; тогда как концепция общества, культуры, человеческого совершенства и ценности, связанная с бюргерским индивидуализмом, напротив, кажется аномалией — ни традиционный, ни природный мир ее не оправдывают. Таким образом, согласно этой иной перспективе высшая ценность отдельного человека состоит не в том, что он является индивидом, но, напротив, в том, что он воплощает и выражает в себе и вне себя «гештальт», достигает высокой степени деперсонализации.
Со своей стороны, мы уже указывали на наиболее существенный здесь момент: необходимо четко понять, в каких случаях силы, разрушающие индивида или вытесняющие его из нового пространства, выводят нас в сферу надличностного, а не подличностного. В принципе тип и все, им создаваемое, должны вывести нас за пределы как индивидуализма, так и коллективизма, как изолированного Я, так и массы, поскольку и то, и другое в равной степени являются проявлениями бесформенного.
Что же касается человека, то в том же древнем традиционном мире — как восточном, так и западном — Юнгер мог бы найти еще один аргумент, подтверждающий его мысль, достаточно было вспомнить те «типичные» черты, которыми в этом мире обладали почти все репрезентативные гештальты: мудрец, воин, аскет, аристократ и другие, которым была свойственна теснейшая взаимосвязь между надличностным и безличностным.
Политические формы. Тотальное пространство работы
На тех главах «Рабочего», где Юнгер рассматривает возможности общественно-политического развития, мы остановимся лишь вкратце, поскольку они имеют второстепенный, преходящий и нередко спорный характер. Причиной этого стало в частности то, что «Рабочий» был написан еще до того, как прояснились отдельные политические перспективы последнего времени, окончательно выявившие те отклонения, к которым приводит неизбирательное принятие идей, на первый взгляд близких тем, которые отстаивались в этой книге. Некоторые из них подверг пересмотру и сам Юнгер во второй период своего творчества; причем, на наш взгляд, этот пересмотр иной раз имел даже чересчур радикальный характер.
Возвращаясь к анализу переходного периода, Юнгер показывает, что сопутствующие ему процессы стремятся охватить собой целиком всю землю. И хотя пока мы находимся лишь на революционной стадии, планетарные масштабы этих процессов уже весьма заметны. «Характерный для нашего времени строительный ландшафт, который принято называть индустриальным, покрывает земную поверхность своими однообразными строениями и сооружениями, городами и промышленными районами. Не осталось стран, не опутанных сетью железных и автомобильных дорог, электропроводов и радиоволн, воздушных и судоходных линий. Становится все труднее понять, в какой стране и даже в какой части света сделаны снимки, запечатленные фотообъективом… В ландшафте мы обнаруживаем следы тех же процессов, которые разрушили человеческое общество, уничтожив сначала касты и сословия, а затем и формы бюргерской жизни. И мы знаем, что такого рода разрушения слишком глубоки и слишком обоснованны, чтобы их было можно остановить, так же как и то, что, не пройдя через них, бессмысленно надеяться на установление новой гармонии». «Ни одна форма жизни, ни одно пространство не в силах ускользнуть от этого процесса, который уже издавна все больше напоминает нашествие варваров, что выражается в разнообразных формах колонизации, заселения континентов, освоения пустынь и первобытных лесов, истребления коренного населения, уничтожения древних культов и жизненных законов, тайного или явного разрушения социальных и национальных слоев посредством революционных и военных действий. В этом пространстве число жертв ужасающе, а ответственность велика. Но независимо от того, кто станет победителем, а кто побежденным, и гибель, и триумф равным образом возвестят господство рабочего».
Таким образом, сценическими подмостками становится весь мир. «Техника как средство, благодаря которому гештальт рабочего мобилизует мир, обладает всемирно-революционным характером; такой же характер имеет и тип, при помощи которого этот гештальт создает для себя расу господ. Повинуясь своей сокровенной природе, средства, вооружения и науки стремятся достичь всемирного господства, поэтому столкновения между крупными жизненными единствами приобретают характер мировых конфликтов». Само пространство, соответствующее гештальту и господству рабочего, также обретает планетарный размах. «Благодаря еще только нарождающемуся новому чувству, которое будет обладать достаточным мужеством для масштабного созидания и сумеет вместить в себя все противоречия, существующие в этом пространстве, весь земной шар будет восприниматься как единый».
