— Не надо… знаю… вспомнил… — с трудом ответил Шевырев.
Никакого имени, никакого лица не встало перед ним, а между тем он вдруг успокоился, как будто вместо человека, идущего к нему в темноте, внезапно увидел простое зеркало со своим собственным отражением.
Страх пропал совсем, и он чувствовал только страшную усталость и неодолимое желание сбросить какую-то тяжесть, прилипчиво и противно давившую ноги.
— Я хотел поговорить с вами в последний раз… хотя, быть может, это уже и бесполезно… Одумайтесь!.. Поймите весь ужас своего замысла… Это безумная жестокость, которой нет ни оправдания и ни цели… Вы впали в страшную ошибку, думая, что ненависть может служить делу любви… Токарев!
Шевырев криво усмехнулся.
— Вы все о том же! Я не думаю о любви… Я не хочу ее… Я только ненавижу! За что мне любить ваших людей? За то ли, что они, как свиньи, жрут друг друга, или за то, что так несчастны, жалки, и слабосильны, и глупы, что позволили себя миллионами загнать под стол, на котором их же мясом обжираются десятки более сильных, жестоких, злых и дрянных?.. Я не хочу их любить, я только ненавижу тех, кто всю жизнь давил меня, лишил радости жизни и отнял все, что я любил и во что верил… Я мщу за самого себя! Поймите это раз и навсегда!.. Я мстил бы и вашим несчастным и счастливым, равно испортившим жизнь с двух концов, если бы эти несчастные не были слишком ничтожны и не гибли сами… Я обратил ненависть свою на тех, которые считают себя безнаказанными хозяевами жизни… Я не могу жить, но, умирая, я напомню им, что они ошибаются, что они сами в руках первого, у которого хватит смелости и разума отделаться от гипноза… А вы выдумали любовь, которая стала уздой только тем, кто и так не стал бы делать зла… Я покажу вам, что есть сила больше любви… последней, непримиримой и смертельной злобы!.. Ладно…
— Но что сделаете вы один? — как будто с робостью спросил гость.
Шевырев коротко и странно рассмеялся.
— Во-первых, я ничего не хочу сделать, кроме того, что сделаю я сам. А во-вторых, думаете ли, что я буду один?.. Посмотрим… Посмотрим!
Шевырев несколько раз повторил это слово с уверенным и страшным выражением. Лицо его озарилось злой радостью, и глаза смотрели во тьму напряженно и остро, точно он уже видел там ряды таких же, как он сам, покончивших со всем человеческим людей, неуклонно и неодолимо идущих по его следам.
— Боже мой! Какими же изломами шла ваша мысль в эти семь лет с тех пор, как верующим и бодрым юношей вы ушли на заводы с горячей верой в святую правду дела любви!.. Как могли вы уйти в этот мрак? Вы просто пали духом, измучились!..
— Оставим это, — с неудовольствием возразил Шевырев. — Лучше скажите мне… я был тогда не один… Нас было много… Где они?
— Они умерли за общее дело! — торжественно ответил гость.
— И Лиза? — медленно спросил Шевырев, как бы ловя какую-то заднюю мысль.
— Ну, да… и она…
— А я, знаете, только что видел ее… Она плачет… А впрочем, это бред, и не в том дело. А знаете ли вы, что значит отдать в жертву самое дорогое в жизни?.. Существо, которое, казалось, так нежно и хрупко, что каждую минуту я боялся, что она страдает от грубости самых простых мелочей, ее отдать на смерть, в грязную петлю, на виселицу, в издевку палачам… Знаете?.. Нет! А я… я знаю!
Шевырев проговорил это с рыданием в голосе.
— Не волнуйтесь, мой дорогой, — сказал гость с участием, — это, конечно, ужасно… но что же делать?.. Ничто не дается без жертв… И чем выше жертвы, тем чище и святее их смысл…
— Да? — странно спросил Шевырев.
— Верьте в это!.. Жертвы, жертвы!.. Для человечества приносились целые гекатомбы, и вся история наша — одна сплошная бойня!.. Но кровь льется не напрасно! И оттуда, из светлой дали будущего, уже простирают нам руки с благодарностью и благословением счастливые и свободные люди… Наши дети, наше создание! Боже мой! Что значат наши короткие и жалкие жизни перед великим грядущим, которое строится на наших трупах…
— Фу, какая гадость!.. Не боитесь ли вы, что от вашего прекрасного будущего будет слишком вонять падалью? — спросил Шевырев и опять коротко рассмеялся.
