Тристан напрягся, на его лице бушевали эмоции, которые она не могла определить, а может, и не хотела. И все же она заметила оттенок боли на его лице, такой невыносимой, что было удивительно, как он выжил.
- Ты в порядке? - Она забеспокоилась и подошла ближе к нему. Только дверь мешала им прикоснуться друг другу. Она дотронулась до его ладони. - Что случилось? Ты так побледнел.
Ярость и недоверчивость смешались на его лице.
- Ты умоляла меня, - холодно произнес он. - Ты умоляла меня уйти.
- Конечно, умоляла. - Рассердившись, она строго посмотрела на него. - Ты можешь уйти? Я хочу переодеться.
Не говоря ни слова, он развернулся и ушел. "Быстрее, быстрее, быстрее", - мысленно подгоняла себя Джулия, надевая свои джинсы и футболку. Она попыталась не думать о том, что в действительности Тристан думал о ее теле. Наконец-то одевшись, она схватила первых десять попавшихся под руку платьев, выбранных Тристаном, несколько брюк с вешалок и направилась к кассе.
Ей как раз давали сдачу, когда к ней подошел Тристан. Гарри находился рядом с ним.
- Как ты и просила, - сухо сказал Тристан.
- Спасибо. - Она быстро посмотрела на продавца - он был раздражен, но по крайне мере живой, - а затем сфокусировала свое внимание на Тристане. - Мне нужно зайти еще в несколько магазинов, пока мы не отправились домой. - Она взяла выходной и хотела купить все необходимое в этот день.
- Что насчет твоих платьев?
- Я только что купила их.
- Я хотел бы увидеть их на тебе.
Неужели она расслышала немного хныканья в его голосе?
- Я покажусь тебе в них позже, ладно?
Когда я смогу спокойно переодеться за закрытой дверью.
- Ты знаешь значение слова "главный"? - прорычал он.
- Видимо, нет, - пробормотала она.
Тристан медленно прислонился к прилавку.
- Наверное, мне нужно преподать тебе уроки послушания, помимо соблазнения.
Джулия резко убрала непослушный локон с глаз, выбившийся из прически.
- Только попробуй, крутой парень, и я преподам тебе урок карате.
- Должен признать, что я все больше заинтригован этим твоим карате. Может, ты тренируешься голой?
- Только в "черные дни", - ответила она. - А теперь пошли.
Нагруженные пакетами, они зашли еще в три магазина, купив обувь, разные аксессуары и да, нижнее белье, которое она приобрела, пока Тристан был занят поглощением "прекрасных деликатесов" - корндогами* и картошкой фри.
*Корндог - аналог сосиски в тесте или хот-дога. Сосиска покрывается толстым слоем теста из кукурузной муки и жарится в горячем масле.
Не важно, куда они направлялись, он никогда не отставал от нее, говорил, что ей нужна защита, а он ее и защищал. Конец истории. Если какой-нибудь мужчина смел посмотреть на нее недружелюбно - или дружелюбно, - веселый раб любви тут же превращался в демона из ада. Она хмурилась. Ворчала на него. Пыталась разжать его кулаки.
Невыносимо. Просто невыносимо.
Дома она усадила его перед телевизором, а сама приняла расслабляющую ванну с пеной. Как и любого другого мужчину, Тристана просто зачаровало телевидение.
Кто бы мог подумать!
Независимо от того, рядом твой хозяин или нет, ты всегда находишься в его подчинении.
Тристан откинулся на мягком вельветовом кресле, вертя в руках новый нож и уставившись в потолок. В его центре капали огни, словно забытые слезы, но они были задрапированы в стекло цвета бургундского вина. Комнату заполнял шум голосов, доносящийся из коробки, стоящей перед ним. Он слышал, как снаружи смеются дети, как раз напротив окна, окрашенного в королевский, насыщенно синий цвет.
Они так счастливы там. Они не знали, как это - умолять о чем-нибудь.
Джулия знала. Она умоляла его.
В магазине одежды она попросила его уйти, а когда он отказался, начала умолять его.
Умолять его.
Он ненавидел себя за это, потому что знал, что чувствуешь, когда унижаешься. Когда слова: "Я умоляю тебя" совались с губ Джулии, он захотел вырвать себе сердце и отдать ей этот причиняющий боль орган.
Как много ночей он провел, стоя на коленях, со сложенными руками в молитвенном жесте, со слезами, бегущими по щекам, перед его отцом, вымаливая его о чем-либо? Как много раз его брал отец с собой в город, привязывал к столбу, а затем хлестал его до того момента, пока вся спина Тристана не покрывалась кровью? И все лишь для того, чтобы услышать, как он кричит о милосердии?
