— Так вы же не Марина… — попробовал пошутить я, обратившись к хозяйке.
Шутка была не замечена. В воздухе повисла к сумеркам еще и густота, будто из мешочка просыпали темную пудру.
— А вот Земфира, когда вас еще не было, рассказывала свою теорию про бытие Марины. Оно было и всегда остается совершенно ортогонально обычному человеческому быту, понимаете? Правда, доктор Земфира, я ведь верно вас трактую?
Я представил себе прямую орясину, воткнутую в оперный стог сена.
— Земфира неверна? — как–то нерешительно пропел я знаменитые такты из Рахманинова.
Большая женщина Земфира уже совершенно обмякла, так как была на подступах к глубокой пьяной дреме.
Дым, колеблющийся в комнате, она переносила с трудом, и по детскому обычаю показывала под столом кукиш самому ярому курильщику, чтоб отпугнуть от себя удушливые клубы. Но иногда в сторону недоумевающего собеседника, завершая какой–то широкий жест, ее кукиш вылетал из–под столешницы. Вот она хмыкнула преувеличенно чему–то своему и отвела тыльной стороной ладони сбившиеся волосы, и я не мог не заметить, что пальцы ее сложены фигой.
Хозяйка с гневным недоумением спросила ее высоким тоном, будто скандал уже давным–давно начался:
— Что это вы мне шиш кажете прилюдно? Как странно, однако! С какой это стати? Шиш, мне? Что он означает?! Как вы можете при гостях? Такое пренебреженье… я не ждала от вас совершенно, доктор Земфира!
Земфира, с удивлением поглядев на свой кукиш, который, кажется, была не в силах разогнуть, примиренно сказала:
— Это я в ваш дым.
— В мой дым совсем не стоит вообще ничего показывать.
Она мягко добавила:
— А я вот сама хотела вашу интереснейшую теорию о моем бытии изложить, ведь не всем удалось ее услышать.
Последняя язвительная стрелка была обращена в мою сторону, и я едва сдержался, чтобы не показать два кукиша сразу, пальцы просто свивались.
Специалистка, пригибаясь к посуде, уже кивала сонными пунктирами в стол, но при слове «теория» вскинулась. Она уставилась в меня мутным невидящим взором, как–то нехорошо проницая. Оттолкнув тарелку, она прочертила на липкой клеенке ноготком математический знак перпендикуляра.
Она страстно, будто с ней спорил богомерзкий синклит, провозгласила, обращаясь через стол к хозяйке:
— А вот ваше, ваше, полагаю я, и не только я, конечно, а многие уже, да! очень многие! совершенно перпендикулярно бытию тут–здесь–сейчас: через дефисы, само собой, вы меня, конечно, отлично понимаете?! И по–немецки, wie Heidegger, wie Heidegger!!! (он громко икнула), то есть оно совершенно небесно при всей низкости, нет, низости.
Ученая размахивала руками, одна была все так же сложена.
— Не не–бес–но-е, простите уж меня великодушно (она вызывающе рассмеялась в лицо синклита), а именно не–бес–но. Небесное бытие внизу. Himmlisches wasen nach unten!!! Ja und nochmals ja!!! Was Sie nicht verstehen, die Sprache der groЯen Heidegger? Это я сказала тебе!!!!
Это она заметила меня…
В ее голосе зарокотало неподдельное отчаяние, будто ее сейчас за сказанное все–таки сожгут.
Она была пьяна.
Мне захотелось публично присягнуть этой бредовой маринистской геометрии, чтобы снизить накал.
Но хозяйка не все еще извлекла из Земфириных теорий. Она важно взирала на меня, будто я с ней спорил:
— Вот видите, что считают филологи. А еще процитирую, что уважаемая доктор Земфира написала в своей статье в знаменитом славистском сборнике, нет, не могу не процитировать. Вот гранки, она ведь их везла с собой чрез несколько океанов.
И она взяла со стола стопочку скрепленных листков, на них уже что–то ставили вроде сковороды. Жирный сегмент днища печатью заливал текст:
— Слушайте и запоминайте: «она одинока в целом белом свете, в жилище только она и кошка. Так же, как бессмертная Эмили». Это писалось, когда еще была жива Туся. А вы ведь так не считаете, ну признайтесь?
Лукерья мелко закрестилась, будто кого–то невидимого отгоняла. В одну секунду я стал лютым врагом всего миманса.
— Выходит в свет в ноябре через год, под редакцией Су Хуна–ле, вашего давнего адепта. Самого доктора Су!!! — Сообщила заплетающимся языком Земфира тарелке стылой снеди, куда она могла вот–вот уронить свою буйную голову.