— Когда вы едете? — спросил Хоган.
— После завтрака. Одиннадцатичасовым.
— Сядь, Джерри, — сказал Джек. Хоган ушел. Я сел к столу. Джек ел грейпфрут. Когда ему попадалась косточка, он выплевывал ее в ложку и сбрасывал на блюдце.
— Я вчера здорово накачался, — начал он.
— Да, выпил немножко.
— Наболтал, наверно, всякого вздору.
— Да нет, ничего особенного.
— Где Хоган? — спросил он. Он доедал грейпфрут.
— В контору ушел.
— Что я там говорил насчет ставок? — спросил Джек. Он держал ложку и тыкал ею в грейпфрут.
Вошла горничная, поставила на стол яичницу с ветчиной и убрала грейпфрут.
— Дайте мне еще стакан молока, — сказал ей Джек. Она вышла.
— Ты сказал, что ставишь пятьдесят тысяч на Уолкотта, — сказал я.
— Это верно, — сказал Джек.
— Это большие деньги.
— Не нравится мне это, — сказал Джек.
— Может еще и по-другому обернуться.
— Нет, — сказал Джек. — Он до смерти хочет стать чемпионом. Эти жулики на нем не промахнутся.
— Ничего нельзя знать наперед.
— Нет. Ему нужно звание. Для него это важней денег.
— Пятьдесят тысяч большие деньги, — сказал я.
— Это простой расчет, — сказал Джек. — Я не могу победить. Ты же знаешь, что я не могу победить.
— Пока ты на ринге, всегда есть шанс.
— Нет, — сказал Джек. — Я выдохся. Это простой расчет.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прилично, — сказал Джек. — Выспался, а это мне как раз и нужно.
— Ты будешь хорош на ринге.
— Да, будет на что посмотреть, — сказал Джек.
После завтрака Джек вызвал жену по междугородному телефону. Он сидел в телефонной будке.
— За все время первый раз ее вызывает, — сказал Хоган.
— Он каждый день ей писал.
— Ну да, — сказал Хоган, — марка ведь стоит только два цента.
Мы попрощались с Хоганом, и Брюс, негр-массажист, отвез нас на станцию в двуколке.
— Прощайте, мистер Бреннан, — сказал он, когда подошел поезд. — Надеюсь, вы ему расшибете котелок.
— Прощайте, — сказал Джек и дал Брюсу два доллара.
Брюсу много пришлось над ним поработать. Лицо у него вытянулось. Джек заметил, что я смотрю на два доллара в руках у Брюса.
— Это все оплачено, — сказал он. — Массаж Хоган тоже ставит в счет.
В поезде Джек все время молчал. Он сидел в углу — билет у него был засунут за ленту шляпы — и смотрел в окно. Только раз он повернулся и заговорил со мной.
— Я предупредил жену, что возьму на ночь номер у Шелби, — сказал он. — Это в двух шагах от Парка. А домой вернусь завтра утром.
— Отличная мысль, — сказал я. — Жена тебя когда-нибудь видела на ринге?
— Нет, — сказал Джек. — Никогда не видела.
Я подумал — какого же он ждет избиения, если не хочет показываться домой после матча. На вокзале мы взяли такси и поехали к Шелби. Вышел мальчик и забрал наши чемоданы, а мы пошли в контору.
— На какую цену у вас есть номера? — спросил Джек.
— Есть только номера на две кровати, — сказал конторщик. — Могу вам предложить прекрасную комнату на две кровати за десять долларов.
— Это дорого.
— Могу предложить вам комнату на две кровати за семь долларов.
— С ванной?
— Конечно.
— Ты можешь переночевать со мной, Джерри, — сказал Джек.
— Да нет, — сказал я, — я остановлюсь у зятя.
— Я это не затем, чтобы ты платил, — сказал Джек. — А так, чтобы деньги зря не пропадали.
— Запишитесь, пожалуйста, — сказал конторщик. Потом прочитал про себя наши фамилии. — Номер двести тридцать восемь, мистер Бреннан.
Мы поднялись на лифте. Комната была большая и хорошая, с двумя кроватями и дверью в ванную.
— Шикарно, — сказал Джек.
Лифтер поднял шторы и внес наши чемоданы. Джек и не подумал дать ему на чай; тогда я дал ему двадцать пять центов. Мы помылись, и Джек сказал, что нужно пойти куда-нибудь поесть.
Мы пообедали у Хэндли. Там было много знакомых. В середине обеда вошел Джон и сел за наш столик. Джек ел, а разговаривал мало.
— Как у вас с весом, Джек? — спросил Джон.
Джек уписывал солидный обед.
— Хоть одетым могу взвешиваться, — сказал Джек. Он всегда легко сгонял вес. Он был прирожденным легковесом и никогда не толстел. У Хогана он еще потерял в весе.
— Ну, это у вас всегда в порядке, — сказал Джон.
— Да, это в порядке, — сказал Джек.
Мы пошли в Парк взвешиваться. Условия матча были: сто сорок семь фунтов в три часа дня. Джек стал на весы, обернув полотенце вокруг бедер. Стрелка не шевельнулась. Уолкотт только что взвешивался и теперь стоял в сторонке; вокруг него толпился народ.
