— Старики помнят, как при царе один кулак тут большущие деньги на воде зашибал. — Саша назвал село по ту сторону Керченского перешейка. — Он там ставок сделал и в засуху торговал по сорок копеек за бочку. А годика через три в помещики вышел — имение купил.
— Был такой мироед, был, — подтвердил дед Михей. — Парамоновым прозывался. Что и говорить, здорово поднажился. А тутошний лавочник Салов все завидовал ему и тоже решил торговать водицей. Но ставочка-то здесь не построишь — балок нету. Вот и надумал он скважину бить.
— И пробил? — оживился геолог.
— Пробил. Сажен на десять пробил — дошел до воды. Ходит купчишка индюком. «Зачем, — говорит, — вам воду возить издалека? Берите у меня по копеечке ведро». Поначалу ведер сто откачали — хорошая, сладкая водица, а потом вдруг пошла такая соленая, ну чисто рапа́[1].
— Постой, постой, старина. А где ту скважину били? — заинтересовался геолог.
— С того края села.
Андрей Лукич порылся в своем портфеле, вытащил сложенную гармошкой гидрогеологическую карту района и развернул ее на коленях.
— Правильно, старина, есть там вода, и в самом деле горько-соленая.
Дед Михей подошел вплотную к кабине и, прищурясь, посмотрел на геолога.
— А как там, Лукич, в твоих бумагах показано — есть тута у нас сладкая водица аль нет?
— Михей Панкратыч у нас самый главный по воде болельщик, — пояснил Саша. — Он все дела водные тут до тонкости изучил.
— Плохо, Михей Панкратыч, с пресной водой. Не видно ее у вас, — ответил геолог. — Если не веришь — сам погляди.
— Покажь, покажь! — Дед Михей заглянул в открытое окно кабины.
Степа, боясь пропустить самое интересное, вспрыгнул на подножку и пристроился рядом с пастухом.
Карта геолога пестрела разноцветными волнистыми линиями, синими и голубыми кружочками и пятнами, какими-то значками, цифрами и названиями. Дед Михей следил за пальцем Андрея Лукича, бегавшим по ней, слушал пояснения и, как Степе казалось, недоверчиво поглядывал то на геолога, то на карту.
— Погодь, погодь! А где тута раскопки, что за толокой? — спросил старик.
— Скифского поселения? То, что весной раскопали? Вот здесь они должны быть. — Геолог сделал пометку ногтем на карте.
— И возле них, скажешь, водицы нету?
— Что-то не видно.
— А энто где у тебя на карте? — Дед Михей указал рукой на новый коровник, видневшийся за площадью. — Там тоже, по-твоему, нет?
— Никаких признаков, Панкратыч, не видно.
Дед Михей почесал бороду и недоверчиво покосился на Андрея Лукича.
— Выходит, сладкой водицы у нас и вовсе не видно? Так?
— Получается, так.
Ухмылка сразу исчезла с лица старика, и он сурово и осуждающе посмотрел на геолога:
— Неправильная твоя карта.
— Почему ты так думаешь? — Андрей Лукич с любопытством заглянул в умные, пытливые глаза старика.
— А потому. Ежели эти скифы издревле селились тута, значит, и колодцы у них были. Не мог же человек жить без воды. А? Опосля в этих местах русский люд селился. И тож, скажешь, жил без воды? Не зря село наше зовется Пять Колодезей. Были тута колодцы, были. И водичка, вот тута она, под ногами. — Дед Михей постучал палкой о подножку, на которой стоял.
Степа внимательно прислушивался к разговору и с любопытством ждал, что скажет геолог. А тот добродушно улыбался и как будто не собирался даже спорить.
— Вода, может быть, и была, — сказал он, — но теперь-то ее нет.
— А куда ж она подевалась? — допытывался старик.
— Вот в том-то весь и секрет! — Андрей Лукич весело сверкнул глазами. — Таких чудес немало здесь, в Крыму. За время работы в «Водхозе» я вдоволь их насмотрелся. Знаешь такое село Островское, за Джанкоем?
— Ну, слышал.
— Так вот, там еще в прошлом году действовало пять артезианских скважин. А нынче только три. В двух-то вода исчезла.
— Значит, другой ход себе нашла, а все ж в земле осталась! И наша тута осталась!
— Ты, дед, отчасти прав. Карта, конечно, не икона, на нее молиться не приходится, — согласился геолог. — Но и не верить ей пока нет оснований. Ты мне вот что скажи, есть тут у вас хоть какой-нибудь старый, завалящий колодец? Или, на худой конец, ручеек плохонький?
Дед Михей раздумывал недолго.
