Пути в незнаемое [Писатели рассказывают о науке] - страница 8
Вот такая поправка к Толстому — самого нашего времени: что такое ничего?! Эта поправка не может не оказывать, должна бы оказывать огромное воздействие на всю литературу.
А на самом деле? На самом деле — не совсем так. Живем как жили, пишем в основном как писали, а это значит, если иметь в виду нравственную сторону, намного хуже, чем писали в доядерный век. Потому что то, что было тогда «как раз», «в меру», «достаточно», сегодня уже означает, что уходим от всей сложности мира и его главных проблем. Мы сочинительствуем, мы философствуем на мелких местах, а ядерное время: «Мне бы ваши заботы!»
И тем не менее кое-что происходит: если не в сознании, то в подсознании литературы.
А потому и гуманизм, и нравственность, и художественность — все это постепенно меняется. И в литературе, и для литературы.
Гуманизм все больше теряет всякие разные эпитеты ограничивавшие его, потому что объектом его забот стало ни мало ни много — все человечество. Сегодня соперничающие системы являются одновременно партнерами по выживанию, по спасению жизни. Врозь-то и за счет других никому не спастись.
И уж совершенно ясно, все ясно с тем, о чем еще несколько лет назад приходилось спорить, — с так называемым «арифметическим гуманизмом». Это когда подсчитывали заботливо, сколько «голов не жалко» — ради счастья других: если этих «других» больше, а тем паче — намного больше, значит, все в порядке — «активный гуманизм»! Какая там еще слезинка ребенка, одного-единственного!..
Отменена такая арифметика самим временем: слишком близко маячит за любой цифрой то самое залыгинское «ничего». Убить человека и убить человечество — казалось, несопоставимое опасно сблизилось в век ядерного оружия.
Это самое «ничего», грозящее из близкого будущего, проникает неизбежно во все нравственные постулаты, категории, изменяя их. Порой очень заметно.
Мы, род наш, на новом витке, оказались снова на том самом месте (или над тем самым местом), с которого первочеловек начинался, начинал. Когда нравственное (а лучше назовем «преднравственное») регулирование напрямую связано было с вопросом: жить или не жить «прямоходящим».
Если ученые правы и человек действительно появился (в Восточной Африке) благодаря мутациям, вызванным повышенной радиоактивностью, — взамен клыков, когтей, быстрых ног получил невиданный мозг, прямохождение, «человеческие» руки — начало человеческой истории, над которой мы снова, как НЛО, зависли, видится так.
Первочеловек не знал еще, какими преимуществами мутационный случай, природа его одарили — перед всеми другими видами существ. Слишком слабым он был, кроманьонец, рядом с теми, у кого когти и клыки.
Но и сама природа не вполне «представляла», кого породила — голубку или ястреба, зайца или тигра о двух ногах? А лучше бы ей «знать», и именно в самом начале: от этого зависело, какой мощности Инстинкт Самосохранения Вида должен быть вмонтирован. Природа в этом случае оказалась на удивление непредусмотрительной, действовала, прикинула на глазок: когтей нет, зубы не опасные, да и мускулы не ахти какие — зачем ему мощный инстинкт, запрещающий убивать других прямоходящих? Ну, даст подзатыльник, ну, окрысится — а что больше? Птичке первозайцу и вот этому траво-трупоядному прямоходящему существу такой инстинкт — излишняя роскошь! Другое дело тигр, ядовитая змея: не надели их твердым запретом на убийство себе подобных — изведут свой вид!
Так или не так «рассуждала» Природа и вообще рассуждала ли — это другой вопрос. Но результат получился именно такой: существо, вооруженное (потенциально), как никакое другое на Земле, средствами, способностью, причинять урон себе подобным, не несет в себе достаточно мощного Запрета — Инстинкта, защищающего его вид от самого себя.
Когда это человек осознал? А думается, раньше, чем мог понять, что уже осознает. Не этим ли объясняется необъяснимое, казалось бы? Многие ученые (например, наш Б. Ф. Поршнев в книге «О начале человеческой истории») отмечают вот какой труднообъяснимый факт: как только Homo sapiens появился, он тут же устремился вдаль. Этакие неуемные колумбы! В невероятно короткие для того времени сроки разбрелись по всем континентам.