Сбываются мечты.
Сегодня, сейчас этого аромата было вдосталь.
До тошноты.
До боли.
До отвращения.
Как и пророчествовал Карантин, слуги Кантора были безволосы. Но кожа их не была кожей ладони.
Панцири, твердые, как камень, плотные, как кость, наподобие того, что таскает на своей спине священная паха, покрывали уродливые тела.
Рхат видел, как кинутое умелой рукой одного из охотников копье, отскочило от панциря, не причинив слуге Кантора вреда.
Великая Мать за что, за что караешь прославляющих тебя!
Охотник пал, сраженный огненным взглядом.
Из продырявленного черепа шел дым, и отвратительно пахло горелым.
Они сплотились, они вышли навстречу чужакам. В наспех одетых плетеных доспехах. Привычные к неожиданностям, равнодушные к смерти дети леса.
Костяные наконечники зловеще скалились в умелых руках.
Эти наконечники навылет пробивали толстую, как язык, шкуру гуара. Эти глаза не ведали промаха. Руки не знали усталости. Сердца – страха.
И переставали биться не познав.
Одно за другим.
Сраженные огненными взглядами.
Великая Мать, за что? За что?!
Рхат не был охотником.
Он мог бояться.
И боялся.
Крики, запах, мельканье тел.
И взгляды.
Тонкие, как шипы.
Длинные, как корни.
Неотвратимые, как смерть.
Они настигали везде.
Рхат видел, как с дырой в груди, из-за стены хижины, выпал спрятавшийся там охотник.
Другой пытался найти укрытие за необхватным стволом Великого Дерева, возвышающегося в центре деревни.
Взгляды не щадили ни стариков, ни детей, ни женщин, ни деревьев.
Смерть – любовница Кантора плясала сегодня в деревне свой страшный танец.
Великая Мать, защити.
Великая Мать, за что.
***
"Когда необразованный, заурядный человек, который сам подвержен болезням, не преодолел болезней, видит другого человека, который болен, он испытывает страх, презрение и отвращение, забывая о том, что он сам подвержен болезням, не преодолел болезней".
Ангутара Никая
Сукхамала сутта
(Пер. с английского Д. Ивахненко по пер. с пали Т. Бхикху)
Перевитые венами руки покоились вдоль тела. Продолжением вен поднимались разновеликие трубочки и разноцветные провода.
По ним что-то двигалось, подавалось, или, наоборот, извлекалось из организма.
Пуповины трубок соединяли тело с маткой нависающей над ним, окружающей его установки. На многочисленных экранах прыгали столбики, бегали неутомимые точки, мерно дышали разноцветные графики, истерично чертилась изломанная кривая.
Попирая природу, пуповина выходила из тела старика.
Почти мумии.
Дряблая грудная клетка, выглядывающая из-под белоснежного одеяла, усеяна прыщами разноформенных датчиков. Над ней тонкая шея с торчащей горой кадыка и череп, именно череп по недосмотру, или капризом природы, обтянутый пленкой пергаментной кожи. Лишь глаза - большие, темные, словно бездонные колодцы, даже в таком состоянии владельца, сохранившие прежнюю красоту, силу, сияющими антрацитами горели среди царства общего тлена.
- Вы знаете, кто я?
Голос у мумии был тихий, но отнюдь не немощный. Глядя на обладателя, ожидалось иное.
Эммануил склонил голову.
- Знаю, мистер Гайдуковский.
Ни к месту вспомнилась затасканная киношная сцена: Герой сидит дома, на пороге появляется незнакомец в черном: “Вы знаете, кто я?”
Вопрос был неуместен, Эммануил не дома, его привезли, и он, конечно же, знал, куда ехал.
Брайен Гайдуковский - один из самых, если не самый, богатый человек в мире.
Запищал датчик. Тут же, словно из воздуха, соткалась сиделка. Статная женщина неопределенного возраста в голубой с белым униформе. Опытные руки подкрутили краник, по одной из трубочек в тело полилась ядовито-желтая жидкость.
Мумия подождала, пока сиделка исчезнет.
Ждал и Эммануил.
- Я дам вам денег, - без предисловия произнес Гайдуковский, - много денег. Достаточно, чтобы вы построили свой чертов Ковчег.
Эммануил поморщился. Ковчегом звездолет обозвали журналисты. Ему не очень нравилось претенциозное название.
- Первое условие - мой младший внук полетит с вами.
Неужели вот так просто - мечты, бессонные ночи, долго вынашиваемые планы, и “я дам вам денег”.
- Остальных внуков, да и сына я уже упустил.
Эммануил судорожно соображал, что сказать, как отблагодарить...
