«Одиночество никогда не казалось тебе невыносимым?» — спросил я.
«Как я могу быть одиноким, — ответил он мягко, — с Богом. — Его голос дрогнул, и он остановился. Затем он просветлел: — И со стариной Омаром и бессмертным Уильямом».
В трех километрах от бака Роджера, по другую сторону русла высохшей речушки и вдали от магазина, жил самый непоколебимый затворник Борролулы — Джек, Безумный Скрипач. Неделя за неделей он сидел один в своей хижине, играя на скрипке. Нас предупредили, что неразумно посещать его без приглашения. Джек был известен тем, что время от времени приветствовал нежданных гостей дробовиком и гневно предупреждал их держаться подальше от его имущества.
Однако однажды утром, когда мы подъехали к гостинице навестить Малла, мы увидели незнакомый грузовик, стоящий рядом со старой почтой. На подножке сидел маленький мужчина в очках, с ногами тоненькими как спички.
Малл представил нас ему. Джек подозрительно посмотрел на нас, неохотно сказал «добрый день», поднялся на ноги и открыл дверь своего грузовика. На мгновение я подумал, что он немедленно уйдет. Однако он просто залез внутрь и достал маленькую банку с закручивающейся крышкой, наполненную водой. Он открутил крышку, сделал несколько глотков, осторожно закрутил верхушку и поставил ее на капот грузовика.
Они с Маллом были поглощены разговором о природе свободы воли. Может показаться, что эти мужчины в своем уединении были чрезвычайно озабочены вопросами философии. Я не думаю, что это так. Просто в таких обстоятельствах было практически невозможно вести светскую беседу. Для нее не было сырья. Джек говорил быстро и нервно, с намеком на аристократический акцент Эдвардианской эпохи, проскальзывающий сквозь австралийскую фразеологию. Он говорил о девочках и машинах. Я вспомнил о том, как слышал, что он был титулованным отпрыском английской аристократической семьи.
«Эти парни, — сказал Малл Джеку, указывая на нас, — спрашивали меня, зачем я приехал сюда. А ты что думаешь, зачем ты сюда приехал, Джек?»
Джек агрессивно посмотрел на нас. «Меня выслали из Англии на благо Англии», — категорично сказал он.
Возникла неловкая пауза.
«Говорят, ты играешь на скрипке», — сказал я, желая сменить тему.
«Да. Уже семь лет».
«А что именно ты играешь?»
«По большей части гаммы, — спокойно ответил Джек. — Скрипка — очень мудреный инструмент, знаете ли. У Фрица Крейслера и ему подобных передо мной преимущество на старте, поскольку они учились, когда были еще совсем юнцами. Я взялся за это довольно поздно». Он отхлебнул из своей банки с водой. «И все же, — сказал он, — я думаю, что в следующем году осилю “Ларго” Генделя. Но я не тороплюсь».
Предметом его желаний была возможность играть музыку XVIII века. По его оценке, ни до ни после не было создано ничего стоящего.
«И во всяком случае, — добавил он, — эта современная чепуха стоит фунт за несколько листов. Можно купить целый тюк нот Баха и Бетховена за несколько шиллингов».
«А теперь мне пора, — сказал он, — парни, я не могу тратить все свое время на болтовню с вами. Я лучше пойду».
Он забрался в машину.
«Джек, я хотел спросить, можем ли мы как-нибудь приехать навестить тебя».
«Не думаю, что стоит это делать, — сказал он. — Никогда не угадаешь, в каком я настроении».
Он включил зажигание, мотор астматически закашлял и захрипел. Скрипач высунулся из окна: «Если вы не привезете с собой камеры или записывающие устройства, думаю, все будет нормально. До скорого».
Он отпустил сцепление, грузовик тронулся с места и уехал.
Мы приняли приглашение на следующий день. Мы отыскали хижину на краю прекрасного биллабонга в форме полумесяца, где жили пеликаны, цапли, утки и какаду. Когда мы приехали, Джек был занят в хижине и какое-то время не говорил и не реагировал на наши крики приветствия, оставаясь внутри. Он как будто готовил себя к испытанию. Когда он наконец появился, он был внимателен и вежлив и предложил нам коробки, на которых можно было сидеть. Однако, как только мы сели, он снова исчез в доме. Через открытые окна без стекол я увидел, как он неподвижно стоит, держа в руках скрипку, и смотрит на нее. Через добрых минуты две он нежно положил ее в футляр и медленно закрыл крышку. Когда он снова вышел, я спросил его, можем ли мы посмотреть инструмент.
