Комната была полна шумными солдатами, которые пили и курили, и мы порадовались, когда на улице раздался звук барабанов и дудок и всем солдатам пришлось надеть кепи и отправиться в бараки.
Базен, человек высокого роста и склонный к полноте, говорил мягко, а его лицо было нежно и кротко. Мы предложили ему выпить с нами, но он отказался, говоря, что ему пришлось целый день угощать резервистов. Он представлял собой совершенно другой тип, нежели рабочий, содержатель гостиницы в Ориньи, который вел такие горячие споры.
Базен также любил Париж и работал в нем в юности в качестве декоративного живописца. Он сказал, что там человеку представляется множество случаев для самообразования. Если кто-нибудь читал, как Золя описал общество, отправившееся после свадьбы рабочего осматривать Лувр, ему хорошо было бы послушать как противоядие рассуждение Базена. В молодости он наслаждался в музеях.
— Там видишь маленькие чудеса, — сказал он, — а это создает хорошего рабочего, роняет в него искру.
Мы спросили Базена, как ему живется в Ла-Фере.
— Я женат, — сказал он, — и у меня славные дети. Но, откровенно говоря, это не жизнь. С утра до ночи я угощаю довольно добрых малых, круглых невежд.
С наступлением ночи погода разгулялась, и луна вышла из-за облаков. Мы сидели у двери и потихоньку толковали с Базеном. Из здания гауптвахты то и дело показывался часовой, так как мимо нас ежеминутно проезжала полевая артиллерия или проносились патрули кавалеристов в своих плащах. Через некоторое время вышла и госпожа Базен; она, кажется, устала от дневной работы, угнездилась подле мужа и положила голову к нему на грудь. Он обнял ее и нежно поглаживал по плечу.
Я думаю, Базен не обманул нас и был женат в полном значении этого слова. Не о многих можно сказать то же самое.
Базены не знали, что они дали нам. Нам поставили в счет свечи, пищу, вино и постели, но в счет не включался приятный разговор с хозяином и теплый вечер с милой супружеской парой. Мы также не заплатили еще за одно: вежливость этих людей вернула нам самоуважение. Мы жаждали хорошего отношения, ощущение обиды все еще жгло нас, а вежливость Базенов, казалось, возвращала нам наше положение в обществе.
Как мало платим мы за то, что получаем от жизни! Хотя нам приходится вечно открывать кошелек, но главная часть оказанных нам услуг все же остается не вознагражденной. Впрочем, я надеюсь, что благодарная душа платит той же монетой, которую получает. Может быть, Базены почувствовали, как они понравились мне? Может быть, и я благодарностью, сказывающейся в моем обращении, облегчил их от каких-нибудь житейских тягот.
ГЛАВА XVI
Вниз по Уазе — через Золотую долину
Ниже Ла-Фера река бежит мимо открытых пастбищ, по зеленой, богатой, любимой скотоводами долине, которую называют Золотой. Река, этот бесконечный поток, быстро несется, орошает долину и делает поля зелеными. Коровы, лошади и смешные маленькие ослики вместе пасутся на лугах и толпами подходят к реке для водопоя. Они кажутся странными, особенно когда испугаются, и вы видите, как они носятся все вместе, такие непохожие один на другого. В эти минуты в голове невольно является представление о диких пампасах и об ордах бродячих народов. Вдали по обеим сторонам тянулись горы, иногда река подходила к лесистым вершинам Куси и Сен-Гобена.
В Ла-Фере происходило артиллерийское учение, и вскоре к шумной канонаде присоединились выстрелы небесных пушек. Сошлись два континента облаков и обменялись над нашими головами салютом. Между тем везде на горизонте виднелся солнечный свет, и холмы окутывал чистый прозрачный воздух. Пушечные выстрелы и гром напугали стада в Золотой долине. Мы видели, как животные мотали головами и в страхе нерешительно бросались из стороны в сторону. Когда же они немного успокоились и осел пошел за лошадью, а корова за ослом, мы услышали их голоса, оглашавшие луга. В них было что-то воинственное, напоминавшее кавалерийские сигналы. Все вместе, насколько дело касалось слуха, составляло поразительную и захватывающую батальную пьесу, которая давалась для нашего удовольствия.
