Город Оахака дышал спокойствием. Дома на замощенных улицах были раскрашены во все цвета радуги. Мы разыскали, сами не зная как, Эль-Зокало[30] и долго сидели там, на кованой железной скамье, в тени аркад, окружавших эту сонную площадь с ее столетними тенистыми деревьями. Люк заснул, сидя в колясочке. Что видел он во сне — какой-нибудь фантастический мир, двери в который отворял, одну за другой? Или ему хватало увиденных в пути пейзажей с горами и лесами, населенными индейцами? А может, он попросту встречался во сне с Пятницей?
Есть на свете города, которые не претендуют на звание туристской достопримечательности: они показывают себя скромно и бесхитростно, не кокетничая, не выпячивая свою красоту. Чтобы гулять по их улицам, не требуется гид или путеводитель, достаточно смотреть по сторонам и вверх, позволяя городу незаметно очаровать своего гостя. Оахака принадлежала к числу таких городов. Она пришлась нам по душе, мы с ней сроднились. Любой новый город рано или поздно ставит перед путешественником вопрос: хотел бы он здесь жить или нет? По этому поводу мы с Жюли всю дорогу вели бесконечные дебаты, но здесь, в Оахаке, впервые с момента отъезда наш общий ответ был: да!
Сколько же дней провели мы в Оахаке, наслаждаясь беззаботным, разлитым в воздухе покоем? Не помню точно. Мы лениво передвигались в небольшом пространстве, ограниченном двумя-тремя то ли кафе, то ли ресторанами. Перед сном мы выпивали по рюмочке мескаля — местной водки из сока агавы. Как-то раз мы поехали на плато Монте-Альбан, расположенное в нескольких километрах от города, чтобы посмотреть остатки сооружений древней цивилизации запотеков[31]. Руины были залиты солнечным светом. Центральная площадь, размером с огромный стадион, придавала всему комплексу величие, подобающее месту культа богов. А боги эти, судя по рассказам, были крайне жестокими и требовали от своих адептов кровавых жертвоприношений. Люк топал посередине, держа нас за руки. Каждые десять метров он притворялся, будто падает, чтобы мы приподняли его над землей. Землей, которая за тысячу лет до нас обагрялась потоками крови невинных жертв. Именно в этом месте Люк познакомился со ступенями, по которым спускаются и поднимаются, хотя с учетом их высоты и его росточка, он был вынужден по ним карабкаться.
Мы чувствовали, что пора снова пускаться в дорогу, не слишком ясно представляя, куда ехать, и заранее горюя о разлуке с городом, где нам жилось так сладко.
Дальнейший путь не обещал нам покоя. Сперва мы доехали до перевала на высоте 2600 метров. Несмотря на опытность нашей машины, уже побывавшей в переделках, подъем оказался очень трудным, особенно в самом конце, когда мотор начал подавать признаки усталости. Этого мы с Жюли опасались больше всего на свете и со страхом прислушивались к его урчанию: так прислушиваются к дыханию больного, боясь, что после временного улучшения у него снова наступит кризис. Затем мы спустились на восемьдесят километров вниз по каменистой дороге, пересекавшей делянки, где аборигены тайно выращивали пейот — галлюциногенный кактус, чьи качества Мишо, наряду с другими любителями, проверил экспериментальным путем на своем искусстве [32]. Я уж было начал фантазировать: не столкнемся ли мы за поворотом, нос к носу, с самим Алленом Гинсбергом [33], покуривающим сигаретку, набитую этим адским зельем? Не помню точно, сколько времени занял у нас этот спуск. Но даже сегодня я все еще спрашиваю себя, каким образом наша машина, которую мы любили как родную, не развалилась на части от кошмарной тряски. Особенно мучила меня мысль о крошечном зародыше в животе Жюли, которого подвергли этому боевому крещению. Люку, когда он был в том же положении, не пришлось испытывать подобных потрясений. Жюли думала о том же. Думала всем своим существом.
Наконец мы добрались до какой-то деревушки, где уже ощущалась близость Тихого океана, а оттуда до Пуэрто-Анхель: это было маленькое селение, всего несколько соломенных хижин, разбросанных вдоль необъятного песчаного пляжа. Мы потрясенно смотрели на огромные валы, которые Тихий океан гнал от самого горизонта, с грохотом обрушивая на берег.
