В Акапулько жизнь организована так, что деньги утекают как вода. Кроме того, она подбросила нам неприятнейший сюрприз: в наш трейлер наведались воры. Они взломали дверь и все перевернули вверх дном. К счастью, мы не возили с собой наличных денег, и грабители мало чем поживились. Округ Ле-Герреро, столицей которого является Акапулько, — один из самых бедных в Мексике. Вполне понятно, что местные жители, лишенные всех земных благ, посягают на имущество туристов, швыряющих деньги направо и налево. Таково, по крайней мере, было мнение Жюли. Мы стали молча складывать разбросанные вещи, мысленно составляя печальный список похищенного. Но когда я с ужасом обнаружил пропажу новых ботиночек Люка, так любовно выбранных в Мехико, то решил, что это уже слишком и нужно срочно убираться из этого вертепа. Что мы и сделали, пустившись в путь еще засветло.
В самом факте путешествия с юга на север нет ровно ничего возвышенного, если, конечно, речь не идет о том, чтобы достичь северного полюса и водрузить там свое личное знамя. Мы себе такой цели не ставили. Нам и так предстоял долгий путь — несколько тысяч километров, притом что мы ползли со скоростью верблюжьего каравана, не быстрее. По прошествии времени мы полюбили нашу машину как члена семьи, более того, она стала для нас подобием матери. Мы путешествовали в ее чреве. Ели в ней, спали в ней, двигались вперед вместе с ней. Если она недомогала, нам тоже становилось плохо — это доказал печальный опыт аварии на дороге в Оахаку.
Люк не представлял себе другого дома. Каждый вечер я помогал ему взобраться в его «гнездышко», затевая игру в «трудное восхождение». Он рос и менялся день ото дня, и я с восторгом наблюдал за этой метаморфозой.
Я рассказывал ему историю, чей смысл он смутно угадывал по своим словам-фетишам: собака, лошадь, дом, мама, папа… Иногда он засыпал, не дослушав ее. Но разве это важно — узнать конец, ведь истории никогда не кончаются.
Люк стал ребенком-кочевником. Он считал наши постоянные переезды самым что ни на есть нормальным образом жизни. Когда мы становились где-нибудь лагерем, он знал, что это временная передышка. Жизнь для него означала странствие с одного места на другое, с перерывом на ночлег. Такими же кочевниками он считал всех людей и животных, которые встречались нам по пути. Их появление было отмечено печатью мимолетности, взять хотя бы встречу с Пятницей.
Мы расстались с Тихим океаном, решив подняться выше, на плато, где температура была более милосердна к путникам, особенно в ночное время. Наш маршрут пролегал мимо городов Толука, Морелья и Гвадалахара. Но мы больше нигде не останавливались надолго, разве только на берегу случайно встреченного озерца или реки, где можно было насладиться прохладой. Затем мы снова выехали на Тихоокеанское побережье в районе города Масатлан, расположенного под тропиком Рака; там мы планировали сесть на паром и перебраться через Калифорнийскую бухту к южной оконечности узкого полуострова, уходящего длинной косой далеко в море. Мы собирались пересечь эту пустынную, обдуваемую ветрами землю, чтобы добраться до Сан-Диего, пограничного калифорнийского города. Однако этого парома пришлось ждать два или три дня, пока нам не объявили, что его ремонтируют после аварий, случившихся во время последних рейсов.
Мы знали, что столкнемся в пути со страшным иссушающим зноем, и помнили, что в нашем трейлере нет кондиционера. Ехать по Мексиканской пустыне, где температура не опускается ниже сорока пяти градусов, без кондиционера, да еще с ребенком, — это же чистейшее безумие, сказали нам в Масатлане. Верно, жара обязывает, и мы изменили свой образ жизни, вставая теперь на рассвете, чтобы выезжать до наступления первых по-настоящему жарких утренних часов.
Мы по-прежнему держались океанского берега, благословляя редкие дуновения морского бриза, хоть чуточку освежавшего горячий воздух.
В Гуаймасе мы временно расстались с мексиканским побережьем, помахав на прощанье Тихому океану, который так долго радовал нас, и надеясь снова увидеть его в Калифорнии. Пустыня — это, по определению, выжженная, добела раскаленная солнцем местность. И мексиканская пустыня вполне соответствовала данному описанию. Мы знали, что она тянется, пренебрегая политическими границами, до самой Аризоны. Теперь мы ехали только три часа в день, с пяти до восьми утра. После чего устраивали привал в жидкой тени какого-нибудь колючего кактуса или рахитичного деревца. В Эрмосильо мы чуть не испеклись живьем. Люк много спал, Жюли каждые полчаса смачивала ему водой лицо или обтирала мокрой губкой. Он был так измучен жарой, что почти перестал говорить.
