Множество различных строений, орудий труда, украшений и предметов быта открыто здесь под слоем многовековой пыли, и все они относятся к различным эпохам. Некоторые возникли, например, после разрушения Мцхеты легионерами римского полководца Помпея. Действительно потрясающе! И не только для меня. Но и для молодых черноволосых грузин, которые вместе со мной бегают от одного памятника к другому, от одного места раскопок к другому и внимательно слушают объяснения, которые "им дает гид. Какое несчастье, что я не понимаю по-грузински, и Зурабу все это приходится переводить на русский!
… Прежде чем отправиться на Военно-Грузинскую дорогу, Зураб преподносит мне еще один сюрприз. Он ведет меня вокруг крепостной стены и подводит к большому саду, террасами поднимающемуся вверх. Как только мы проходим узкую калитку, нас обволакивает волна пьянящего запаха. Повсюду — насколько хватает глаз — цветы! Одни прекраснее других, и — что сдерживает меня от "профессиональных" вопросов — почти все они для меня незнакомые. Едва ли с полдюжины из них я смог бы назвать правильно.
— Прекрасно! — восклицаю я. — Чьи же волшебные руки создали это великолепие?
— С этим волшебником вам надо познакомиться! — говорит Зураб.
Мы заходим в полностью заросший зеленью дом, и мой взгляд сразу же падает на него — на волшебника. Он, с отливающими серебром волосами, сидит в кругу семьи, своих помощников, и его натруженные руки — в то время как он посматривает на вошедших — продолжают работать, они плетут сотую, тысячную корзинку за свою 90-летнюю жизнь. Это Михаил Мамулашвили.
Зураб Ахвледиани почтительно кланяется. С радостным возгласом старик приветствует его и поднимается навстречу. Мой благородный спутник становится как бы молодым юношей, когда старик обнимает его, словно сына, за плечи. (Позже я узнал, что Зураб является сыном его друга.) Я приветствую остальных находящихся здесь женщин и мужчин, но мне необходимо рассмотреть этого старика грузина, чьи заслуги в области цветоводства и садоводства отмечены почетным званием "Заслуженный художник Грузинской ССР".
Михаил Мамулашвили — почти столетняя история Грузии! Какой жизненный путь! За свою долгую жизнь он видел те бесчисленные жертвы, которые понес грузинский народ в борьбе с царским самодержавием во время вооруженного восстания 1905 года в Грузии и затем в четырехлетней борьбе против поддерживаемых из-за рубежа меньшевиков, пока наконец Серго Орджоникидзе в один из февральских дней 1921 года не смог телеграфировать Ленину: "Над Тифлисом реет Красное знамя Советской власти! Да здравствует Советская Грузия!"
Все это пережил мужчина, перед которым я стою. Все это происходило на его глазах: и строительство Земо-Авчальской ГЭС, и пробуждающаяся жизнь в селах и городах, и горечь 40-х годов, и победа над германским фашизмом, и расцвет его родины.
Вот уже три десятилетия после выхода на пенсию этот человек продолжает работать изо дня в день, а если надо, то и ночью, и не воспринимает это как "мучение" или "жертву", потому что он познал высочайшее счастье: уметь быть полезным людям.
В его книге для гостей я выражаю то, что меня волнует: глубокое уважение к Человеку Михаилу Мамулашвили. И лишь несколько позже я вспоминаю цитату из поэмы Руставели, которая — сказанная иностранцем — доставила бы ему, может быть, удовольствие: "Что ты спрячешь, то пропало. Что ты отдал, то твое".
Продолжаем наш путь по Военно-Грузинской дороге. Стрелка спидометра подскакивает выше ста. Оглушительно ревет радиоприемник. Передают концерт из Германской Демократической Республики, который здесь воспринимается как-то иначе. На обочине дороги мужчины, у каждого за плечом ружье — охотники. Небо светлеет. А по склонам гор, с которых почти повсюду в долину заглядывают развалины старых крепостей и храмов, стелется туман. Мы мчимся ему навстречу. Прощай, Мцхета!
Зураб Ахвледиани просит водителя убавить звук радио и рассказывает мне забавный случай. Проезжавшие здесь двое иностранцев встретили молодого пастуха с отарой овец и захотели с ним поговорить. У них была масса вопросов, но запас русских слов весьма скоро иссяк; говоря между собой по-французски, они подосадовали на то, что не могут выяснить цену на овечью шерсть. Неожиданно пастух ответил на их вопрос на французском языке.
