Боже мой, Великий Маниту, до чего же безоружна эта земля! Устремившая в небо водные очи, каждым кустиком открытая порывам ветра, покрытая тонким слоем почвы, прошитой, словно кровеносными сосудами, корешками мхов и трав. Любой лопатой можно ее ранить, любым заступом разорвать, оголив до бесплодного песка и камня. Виднее всего это на обочине, где тяжелые бульдозеры оставили глубокие шрамы. Как ее защитить?
Ритм дороги определяют тут ручьи и реки, пересекающие трассу, — если бы не они, казалось бы, что мы и не движемся вовсе в этой серо-зеленой беспредельности, подбитой железистой охрой и заляпанной лиловыми кляксами вереска. Никаких других ориентиров в пространстве — только эти полосы воды. Поэтому я записывал их в столбик, чтобы каждая строка свидетельствовала о нашем движении им в такт.
Cache River
Arch’s Brook
Diver Brook
Way’s Brook
Pinus River
Upper Brook
Lower Brook
Теперь я понимаю, почему Кен именно так запечатлевал этапы своего странствия. Это действительно геопоэтика, где ты отбиваешь каденции тропы собственным пульсом, повторяя ритм Земли, обозначенный водными артериями. «Фокус в том, чтобы выйти за рамки Человека и его больших букв, — сказал он в одном из интервью, — чтобы заново открыть кочевничество на Земле». При этом Кен не питает иллюзий, что геопоэтика завоюет мир — уж слишком распространились гуманитарные идеи: во имя «интересов человечества» Землю следует поработить, разрушая ее тело добычей нефти, энергии или руды. Геопоэтика Уайта — идея для редких интеллектуальных номадов, которые все еще кочуют между небом и землей.
Мускрат-Фолс, то есть Ондатровы водопады. Съезжаем на обочину, паркуемся. Рядом — молодежный джип с номерами Ньюфаундленда. Нет, ну я, конечно, понимаю, что туризм… но не до такой же степени!
Взять хоть сегодняшний день. Два водопада в один день — точно два гриба в борще (так говорили в старину, указывая на излишество, теперь это выражение выходит из употребления, теперь «много» — модно, чем больше — тем лучше). А ведь картина меняется в зависимости от погоды и освещения, водопад то искрится радугой на солнце, то сливается с дождем, вспыхивает на рассвете и гаснет в сумерках, в полнолуние выглядит иначе, чем в новолуние. Не лучше ли один водопад созерцать два дня, чем два водопада в один, торопясь поставить галочку? Увы…
Сидя на скальной ступеньке, со всех сторон омываемой Ондатровыми водопадами, что напрягали струи, точно мускулы, я вспоминал сцену из «Волшебной горы». Роман я читал давно, так что не уверен, что запомнил фрагмент с путешествием героев к водопаду так, как он написан, — возможно, со временем у меня в голове сложилась совершенно другая история. Согласно моей версии, Нафта, Сеттембрини и Касторп отошли в сторону, потому что шум водопада мешал обсуждать его красоту, а мингер Пеперкорн вошел в воду, чтобы всем телом ощутить мощь стихии и хоть на мгновение стать частью каскада. Жест голландца всегда был мне ближе, нежели резонерство его спутников.
Мои же спутники тем временем, осторожно — скользко! — перескакивая с камня на камень, снимали с разных точек брызги воды, зигзаги течения, иероглифы пены, что-то при этом вскрикивали, но грохот водопада заглушал их слова. С одной стороны, я понимаю, картина неповторимая: мощь первобытной стихии, да еще тут вот-вот вырастет электростанция, так что — кто знает, не последний ли это шанс запечатлеть Мускрат-Фолс в первозданном виде? Но, с другой стороны, сквозь объектив аппарата не войдешь в водопад, и вместо того, чтобы открыться миру, ты сосредотачиваешь мир в линзе, не покидая пределы собственной скорлупы.
Но есть и третья сторона — черные мухи. Ожесточенные насекомые ни на секунду не позволяют забыть о себе, выйти за границы собственного «я» и раствориться во вселенной или даже дальше… Достаточно посмотреть на компании молодых людей, отплясывающих рядом и размахивающих руками, точно одержимые: им не до созерцания водопада, их собственная кожа ограничивает — зудит! Мы, правда, надели противомоскитные сетки, так что можем позволить себе сохранять спокойствие (приличествующее возрасту), но мир теперь рассечен мелкой клеткой, и что говорить о каком бы то ни было чистом видении на границе, где кончается «я» и «не-я»?
