Гидрофоны «Пионера» определили нужный конвой на расстоянии почти сотни миль, около девяти часов вечера. Постоянно сверяясь с акустиком и картой глубин, Крамневский плавной дугой вывел субмарину на параллельный курс, стараясь держаться на границе разнотемпературных слоев воды. Без малого три часа, которые понадобились, чтобы «поднырнуть» под основную группу транспортов, стоили каждому члену экипажа пары лет жизни. Светлаков надел на голову широкую матерчатую повязку – несмотря на охлаждение поста, пот градом катился по лбу. В уши, подобно визгу гарпий, ввинчивался хор винтов множества кораблей, и акустик ежесекундно ждал знакомых гулких хлопков, которые сопровождают разрывы глубинных бомб.
Когда вражеский ордер резко прибавил ходу и начал перестраиваться из вытянутой колонны в плотное каре, «Пионер» так же ускорился и, подобно призраку, поднялся из глубины, прижимаясь почти вплотную к днищу самого крупного транспорта.
Никто не мог сказать в точности, как «это» происходит, где пролегают границы портала, и как процесс влияет на технику и людей. Из допросов пленных следовало, что аппаратура ведет себя весьма странно, а психика человека подвергается угнетению. Но сложить полноценную и внятную картину из разрозненных описаний не удалось. Похоже, каждый переносил путешествие между мирами по-своему. По собственной инициативе Егор Радюкин принял таблетку сильнодействующего снотворного. Он принял к сведению вежливое, но предельно однозначное предупреждение капитана-командира, и, несмотря на жгучее любопытство, предпочел не рисковать, проверяя сочетаемость «почтения» к морю и галлюцинаций перехода.
Судя по часам, на поверхности день клонился к закату. Доктор наук мирно спал в своей каюте-лаборатории, а на мостике… Оглядываясь назад, Крамневский не мог внятно вспомнить, что же там происходило и, главное, сколько времени заняло. У перехода не оказалось какого-то фиксированного, зримого начала, так же как не было и определенного финала. Просто в определенный момент с техникой и людскими душами начала твориться подлинная чертовщина. Зрение обретало искусственную, почти наркотическую глубину, и тогда Илион мог одним взглядом обозреть всю лодку, словно в рентгеновском излучении. А в следующее мгновение на глаза опускалась серая пелена, периферийное зрение полностью исчезало, а показания приборов плясали как черные мушки. Когда акустик трагическим шепотом сообщил, что, судя по шумам, вражеский противолодочный корабль проходит под ними, на глубине пятисот метров, Крамневский решил, что все – на этом путешествие закончится. Идти по поверхности вслепую еще можно. Но плыть наугад в глубине, в окружении врагов – никогда.
И все же, они сумели. Невероятным образом, борясь с подступающим безумием и жуткими видениями – смогли.
Эффекты перехода прекратились так же внезапно, как и начались. А когда экспресс-проба показала, что у забортной воды резко сменился химический состав, Крамневский понял – «Пионер» перешел грань.
Будь это книга или кинограф, здесь следовало бы описать классическую сцену радостного воодушевления и бодрого энтузиазма, но поскольку действие происходило, по сути «в тылу врага», для подводников почти ничего не изменилось. Вокруг рыскали десятки неприятельских судов, а субмарина балансировала на самом краешке удачи, рискуя ежесекундным обнаружением – похоже, конвой ждали, и казалось, от сотен винтов, яростно бичующих воду, сейчас вскипит сам океан. Выполняя почти зеркальное отражение маневра, приведшего лазутчиков к порталу, «Пионер» ушел на глубину и двинулся подальше от надводной суеты и морских путей.
За исключением тяжелого пробуждения Радюкина, все развивалось крайне успешно.
И очень тревожно. Слишком много незапланированной удачи. А так не бывает - море всегда соблюдает баланс.
Проходили часы, субмарина шла строго на юг.
- Все чисто, винтов нет, - доложил акустик.
Крамневский снял трубку внутренней связи и нажал кнопку вызова. Ответили немедленно
- Мы готовы, - отозвался Александр Трубников, командир группы радиоэлектронной разведки. Вместе с подчиненными он заперся в своем отсеке, защищенном и экранированном от всех помех.
